Корпус "Маяк" (старое название)
Грустно смотреть в интернете на пустынные, местами заросшие бурьяном набережные пансионата «Пицунда». Там некогда днем и ночью кипела жизнь, отдыхающие прогуливались по этой набережной от корпуса «Апсны» мимо корпусов «Золотое руно» и «Амра» до корпуса «Маяк», и этот маршрут проделывали по несколько раз, иногда останавливаясь у скульптуры Медеи, которую мы почему-то прозвали «женщиной легкого поведения» (вероятно из-за чрезмерно больших участков обнаженного тела). Ой, как мы жестоко ошибались на счет легкого, познакомившись поближе, мы поняли, что она поведения очень даже тяжелого. Позже и вы это поймете. Отдыхающие в близлежащих деревнях - «дикари»- всеми правдами и неправдами, по секретным тропам, через дырки в заборе, ограждающего реликтовую рощу и территорию пансионата, или, уговорив охрану, старались проникнуть в этот «коммунистический рай» и пройтись по набережной, посидеть у деревянного ларька и попить кофе, как бы приобщаясь к жизни «элиты». Отдыхали в этом пансионате в основном иностранцы и «советская знать» или их приближенные; простому труженику попасть туда было проблематично, если он, конечно, не стахановец, герой соцтруда или какой-нибудь депутат, но тогда он уже превращался в непростого. Несмотря на часто повторяющиеся лживые лозунги советского периода по поводу равенства всех и уважения к любому труду, в жизни это было совсем не так, и все это чувствовали, и многократно и назойливо звучащая фраза: «Рабочий человек – это звучит гордо!» воспринималось как издевательство. И другая шуточная фраза: «Я начальник, ты дурак, ты начальник, я дурак» работал безотказно на всей иерархической лестнице до самых верхов. Ну да ладно, несмотря на отдельные недостатки псевдокоммунистического правления, с моей точки зрения, это была бедная, безалаберная и, в общем-то, как это странно не звучит, свободная страна и мы были там счастливы. Это я понял в США в самом начале девяностых, когда пришел в гости к президенту одной из немаленьких фирм. Он просматривал корреспонденцию. Перед ним была целая кипа конвертов разного формата, это были письма из различных ведомств. Я спросил, как долго накапливается такое количество писем, и о чем они. Он сказал, что это примерно за две недели, и содержания они разного: из страховых компаний, из банков, и из других разных административных организация. Но их объединяет то, что они что-то просят или требуют, но чаще, конечно, требуют. И тогда я крепко задумался. У меня в моей «несвободной» стране никто у меня ничего не просил и не требовал. Я мог бы за квартиру не платить, ну скажем, за целый год, и, может быть, кто-нибудь случайно узнал бы об этом и случайно потребовал бы заплатить, хотя это маловероятно, но в жизни всякое бывает и такой поворот нельзя исключить. Ну тогда я заплатил бы несколько рублей за целый год (это примерно столько и стоило). Но, увы, эти счастливые времена, когда литр бензина стоил вначале 9 копеек, а потом и целых 15, в прошлом, а в наши дни у нас постепенно становится как у них и даже намного хуже и, если провести параллели со спортом, то можно сказать так: «У них тогда был бокс, а у нас теперь драка без правил». Оставим эти философствования, быть может, к этой теме мы еще вернемся, и быть может совершенно с другой стороны.
Я написал про бензин, и только сейчас до меня дошло, что пол-литра водки стоили примерно в тридцать раз дороже, чем литр бензина. Фантастика!!!! Какая была замечательная страна! Но пора вернуться к теме нашего разговора.
В первый раз я поехал в Пицунду в самом начале сезона в году 77-ом или в 78 прошлого века. Ожидая объявления рейса до Сочи в аэропорту Внуково, я обратил внимание на хорошо и со вкусом одетую красивую девушку, ее провожал солидный молодой человек, похожий на партийного или комсомольского функционера. Судя по выразительной жестикуляции этой пары, я понял, что идет выяснение отношений. Наконец, посадка была объявлена, народу почему-то было очень мало и, войдя в самолет, стюардесса нам объявила, что мы можем занимать любые места, и я занял место (рядом все кресла были свободны). Устроившись поудобнее и доставая книгу, в
проходе я увидел ту самую девушку, направляющуюся в мою сторону. Замедлив движение, она стала смотреть на нумерацию мест и, наконец, остановившись передо мной и бросив недоброжелательный взгляд произнесла – это мое место. Я не успел сказать, что нам сказали занимайте… Она оборвала меня и сказала – я не знаю что вам сказали, но это мое место. Подумав, что и красивые могут быть стервами (до этого я заблуждался), я молча встал и удалился, нашел другое место с таким расчетом, чтобы ее не видеть. Прилетев и получив свою большую спортивную сумку, я отправился в сторону стоянок автобусов и такси. Я не помню подробности, но это было почему-то очень далеко. Впереди я снова увидел ту девушку с многочисленными сумками и с одним громадным чемоданом на колесах. Вещей у нее было так много, что она переносила их метров на десять вперед и возвращалось за остальными. Красивые ноги ее подкашивались, народ обгонял ее, не обращая никакого внимания на мучения красавицы. И мне казалось, что они даже получают удовольствие от увиденного. Я не мог пройти мимо. И не произнеся ни слова, взял ее громадный чемодан, и мы пошли рядом; она растерянно произнесла: «спасибо», а я ничего не ответил. Чемодана такого размера до того я не видел. Страна производила в те времена всего два типа чемоданов: один большой, другой маленький. Да и кощунственно было бы даже думать о том, что наши высокопоставленные чиновники должны опуститься до того, чтобы думать о каких-то чемоданах, тем более на колесиках (простите, но это уже какой-то разврат), когда их высокие мысли были заняты более масштабными задачами. Они наверняка задумывались о том, какой шагающий экскаватор производить в следующую пятилетку, а ведь к этому экскаватору нужен соответствующий БелАз.
Я не был расположен разговаривать с этой особой, но у меня было желание сказать ей, что она стерва. Но сказать это, когда ты взялся помочь ей, как-то не очень. И думал, что обязательно скажу, перед тем как разъехаться в разные стороны. Мы шли молча, и это молчание прервала она, извинившись за инцидент в самолете, и пыталась описать свое состояние и настроение в этот момент, я молчал и никак не реагировал на ее извинения. Наконец¸ мы дошли до стоянки такси, и я только хотел откланяться и удалиться, даже не сказав ей, что она все же стерва, как она спросила: «А куда вы направляетесь, если не секрет. Я сказал в Пицунду. А куда конкретно? - продолжала она. В пансионат – ответил я. А корпус, корпус какой? – Маяк – ответил я. И впервые я взглянул ей в глаза, они сияли, лицо ее было совершенно не похоже на то, которое было в самолете. Одну минуточку – сказала она и стала рыться в сумочке, которая висела у нее на плече. Достала какую-то бумагу и протянула мне. Я взял и сразу понял, что это путевка. В путевке был указан корпус «Маяк» в пансионате Пицунда. И тут я понял, что мне не только не придется выложить ей задуманное и откладываемое мною мнение о ней, но, напротив, придется с ней делить салон такси до Пицунды.
Я снова молча и обреченно направился к таксистам договариваться на предмет поездки, они оказались очень отзывчивыми, их отзывчивость усилилась, когда они узнали, что я еду в Пицунду. В стороне стоял молодой человек и не участвовал в моем оживленном общении с таксистами. Поняв, что он не занимает передовых позиций в их иерархии, я заявил, что хочу ехать именно с ним, таксисты, потеряв ко мне интерес, тут же кинулись к другим. Только один стал говорить про очередь. Но я категорично отшил его. Молодой человек видимо был доволен и благодарен. Мы погрузились и поехали. Моя спутница был расположена к общению, а я, напротив, был не многословен и на ее вопросы старался отвечать кратко. Я люблю смотреть на красоты природы молча, тем более места, которые мы проезжали - одни из моих любимых. За домом, где я родился, было глубокое ущелье, а в ущелье многочисленные водопады, вырывающиеся из различных гранитных пластов. Мы с моим двоюродным братом старались проснуться пораньше и занять любимые места в многочисленных дольменах на краю ущелья. И когда это занятие надоедало, мы весело, с криками, бегом спускались в ущелье и дегустировали воду из разных
водопадов, ели различные ягоды. Там была небольшая плотина, которую охранял брат моего деда, он 25 лет прослужил в царской армии и участвовал в Первой Мировой войне, и по его рассказам с войсками генерала Самсонова дошел до Германии. Проголодавшись, мы иногда подходили к нему, и он отламывал хлеб, который испек он сам, и резал кусок овечьего сыра, который приготовил он и протягивал нам, это было невероятно вкусно. Боже, какие там рестораны, какой там Париж или Нью-Йорк! Курил он табак, который так же выращивал сам и прожил 107 лет, из которых 100 лет он курил. Море тогда я видел только на многочисленных черно-белых открытках на фоне красавиц. Открытки сопровождались различными «поэтическим» надписями, почему то я запомнил только одну: «Люби меня, как я тебя, и не гуляй с другими».
И, вероятно, у меня еще тогда формировалось представление об идеальном месте для проживания: все то, что меня окружало в детстве и воображаемое где-то рядом море. Я не знаю, есть ли на нашей прекрасной планете такие места, но места, по которым мы проезжали, приближаются к воображаемому образу. Находясь рядом с этими мыслями, мы заехали в замечательный город Гагры. Моя спутница больше была настроена на беседу, чем на созерцание окружающего, вот и сейчас оторвала мой взгляд на канатную дорогу и на здание ресторана Гагрипш, в котором побывали Коровин, Шаляпин, Чехов, Бунин, Горький и другие. По приглашению принца Ольденбургского здесь побывал также его родственник император Николай II. Это сооружение было куплено принцем А.П. Ольденбургским на Всемирной выставке в Париже. Дом с часами был разобран, перевезен в Абхазию и собран без единого гвоздя в 1903 году. Город Гагра принц желал превратить в лучший Черноморский курорт, он его называл «русская Ницца», что с моей точки зрения оскорбительно для этих прекрасных мест. Он хотел создать на берегу Черного моря второе Монако. Но мне кажется, ландшафты Монако по сравнению с этими местами довольно убогие. Да и все созданное там за последние несколько десятков лет довольно убого…
«Вы часто бываете в Пицунде?» Я сказал. Что в Пицунде буду в первый раз и опять погрузился в размышления по поводу выражения «без единого гвоздя» Смешное выражение. Ибо «гвоздей» там полно, только они не металлические. И вообще грешно с моей точки зрения применение железных гвоздей в деревянных сооружениях. Эти материалы плохо сочетаются. Снова прервав мои профессиональные размышления, моя спутница спросила: А где Вы обычно отдыхаете? Нигде, - ответил я, - я не отдыхаю, я работаю, только за один год в Сочи я побывал семнадцать раз, а до того я часто бывал в Ялте также по работе, и этот отдых, может быть, мой первый. Простите, а кем вы работаете? - спросила она. Пытаюсь быть архитектором, – ответил я. Так в Пицунду вы едете отдыхать или работать? - спросила она. Попытаюсь на сей раз отдыхать, если это мне удастся. Но лежание у моря я не считаю отдыхом, это скорее какой-то разврат для ленивых. Ну а плавать, плавать вы любите? - продолжала она. Урывками, между каким-то действием, только чтобы охладиться. На море я люблю больше смотреть, особенно когда оно сердится. Странный вы человек, как же вас угораздило поехать в Пицунду? Уступили бы вы путевку тем, кому по душе «разврат для ленивых», скажем таким как я, – продолжала она. Ну вы кажется и без моей помощи не бедствуете, - ответил я. Она была настроена на общение и мне пришлось совмещать любование природой и общение с ней. Вы знаете, когда я совсем юной девочкой приехала впервые в Пицунду, пошел слух, что умер автор-архитектор пансионата Пицунда. Да, я тоже запомнил этот день, мы праздновали во Дворце Съездов 100-летие МАРХИ и нам объявили, что в Пицунде скончался архитектор Мндоянц, один из авторов комплекса, но с моей точки зрения, чтобы проектировать такой комплекс, необязательно быть архитектором.
Таксист притормозил у ворот пансионата, и мне показалось, что нас не собираются пропускать в такси на территорию, но моя попутчица вышла из машины и пошла в проходную, о чем-то они говорили, куда-то звонили, потом она снова села в машину, нам открыли ворота и мы поехали до конца, до корпуса «Маяк». Расплатившись с таксистом и попросив его подождать меня, я взялся за ее чемодан. Пока мы шли, она спросила: «А зачем вам такси?» Дело в том, что моя путевка вступает в силу только завтра, и, если меня не примут сегодня, я поеду куда-нибудь по близости в частный сектор – ответил я. Она положила вещи и сделала рукой знак, чтобы я сделал тоже самое.
И я остановился. «Отпустите пожалуйста такси, вас примут сегодня» сказала она уверенно, и я отпустил. Положив все вещи в вестибюле, я сел, дамы, стоящие за стойкой администратора, встречали мою спутницу очень тепло, объятия, обозначение и имитация поцелуев, дабы не нанести вред макияжу, в общем, выражали все признаки неподдельной радости. Меня действительно без проблем разместили в хорошем номере с прекрасными видами, и я думал, мы квиты с очаровательной дамой, за то, что я выступил в роли носильщика и возил ее на такси, она меня устроили на день раньше. В данной ситуации «Кто платит тот и танцует» не подходит - «танцевать» я вообще не хотел. Я принял душ, чуть-чуть отдохнул, оделся, вышел на лоджию, сел в кресло, любуясь великолепными панорамами, стал думать о дальнейших моих действиях и, не решив конкретно ничего, решил просто прогуляться и, может быть, где-нибудь поужинать. В дверь постучали, я открыл, стояла в ослепительных для того времени одеяниях моя новая знакомая, я еще даже не знал, как ее зовут. В те времена на одежду обращали повышенное внимание, ее было очень тяжело приобрести. Я был в рыжих джинсах, я не помню как они мне достались, но мне кажется, что они были единственные во всей Москве. Про них главный архитектор Москвы как-то сказал: «Если вы будете ходить в этих штанах, я с вами гулять не буду».
Михаил Васильевич (кстати, один из авторов пансионата Пицунда) обратил тогда на это внимание по той причине, что из-за моих джинсов он уже получал письмо из каких-то ведомств с предложением взять меня на поруки на перевоспитание. В год раз, где-нибудь в больших залах собирался актив г.Москвы. Должностные лица с удовольствием ходили на эти мероприятия, ибо там продавали дефицитные материальные ценности (книги, напитки и т.д.). Как-то я очень опаздывал на такое мероприятие в кинотеатр «Октябрь» и не успел переодеться и буквально вбежал туда в джинсах. В проходной охрана долго вертела мой солидного вида мандат и наконец впустила, бросив взгляды на мои джинсы. В перерывах ко мне многократно подходили люди в штатском и требовали показать мадат. Наконец, мне это надоело и я послал очередных в очень грубой форме, и это как не странно на них подействовало, они больше не подходили, они поверили, что мандат настоящий. На этом история не закончилась: меня пригласили в райком Фрунзенского района на предмет объявить выговор по партийной линии, будучи уверенным, что я член КПСС. Когда я подходил к залу, где шло собрание, я встретил своего знакомого -крупного строителя по фамилии Рубинчик. Мы поздоровались, и я спросил, что он такой веселый? А он мне говорит: «А мне только что влепили строгача с занесением». «И что же так тебя веселит?»- спросил я. «А я не член партии» – сказал он.- А почему ты не сказал им об этом? - А кто меня слушал, они даже не дали мне рот открыть – сказал он и мы рассмеялись.
Я вошел в зал собрания и представился. Ведущий собрания был сильно возмущен, вероятно, он уже узнал о Рубинчике. Обращаясь к собравшимся, он кричал: «Как, и этот не член партии? Как же они тогда работают?» И бросив разъяренный взгляд в мою сторону, сделал рукою резкое движение, означающее, что я могу убраться. Удаляясь, я размышлял о том, почему такой страной с таким количеством талантливых и умных людей правят невежды, грубияны и предатели». Пожалуй, слишком длинное лирическое отступление.
Я пригласил даму на лоджию, дабы выяснить цель ее столь раннего визита. Я поблагодарил ее за участие в моем устройстве в таком замечательном номере, но она даже не ответила и сразу сказала: «Нас пригласили в столовую, стол уже накрыт, так что, если вы не возражаете, пойдемте. Мне было как-то неловко и неуютно, я не привык получать от женщин ничего, кроме теплых и нежных чувств и хорошего отношения, тем более они никогда не приглашали меня в заведения общепита. «Горец» так и сидит во мне до сих пор. Я начал ей говорить о том, что я собирался прогуляться, ознакомиться с местностью и где-нибудь поужинать. С местностью я вас с удовольствие ознакомлю, но а сейчас пойдемте, пойдемте, а то как-то неудобно получится, если я приду одна – сказала она и добавила: «кстати мы с вами до сих пор даже не знакомы, меня зовут
Зося. Мы с Зосей пошли в столовую, которая находилась между корпусом Маяк и Амра на втором этаже.
Пока мы шли, Зося несколько раз бросила взгляд на мои джинсы, я спросил: «И Вы туда же?» Она спросила, куда? - Ну вы странно смотрите на мои джинсы. – Нет, почему же, они очень необычные.
Однако, вернемся в столовую. Очень культурно был накрыт стол, на столе была бутылка грузинского вина и даже черная икра. На втором этаже мы оказались случайно, видимо персонал хотел подчеркнуть свое уважение к Зосе. Обычно там питались иностранцы, а мы, советские, харчевались на первом этаже, и кстати говорили, что разнообразие блюд и их качество очень отличались. И надо сказать не в пользу первого этажа. Я не любопытный, мне было все равно, меня устраивало и то, что было, но я и тогда знал, что государство с таким пренебрежительным отношением к своим гражданам долго существовать не может. Я увлеченно изучал историю и понимал, к чему все это может привести, и даже предсказывал и спорил с некоторыми близкими друзьями о том, что к концу восьмидесятых годов за коммунистами будут гоняться с собаками. Ну, с собаками я, конечно, малость ошибся, но до этого оставалось совсем чуть-чуть. Нет, нет, я не был диссидентом, и мое отношение к ним не лучше, чем к коммунистам. С моим другом Рашидом Якуповым я даже поспорил на бутылку коньяка, что при нашей жизни снесут памятник Дзержинскому. Я, конечно, не уверен, что его обратно не поставят, но я уверен, если такое произойдет, его потом безвозвратно уберут. Об этом споре я даже забыл, но честный Рашид (кстати, как и большинство татар) мне об этом напомнил, и так и поставил это коньяк, и выпил вместе со мной, нарушив все мусульманские каноны. Закончив ужин, мы с Зосей пошли по набережной. «Аборигены», встречаясь с Зосей, выражали радость, уважение, а иногда и бурные чувства, так, например, произошло, когда мы подошли к деревянному ларьку, где продавали кофе. Дама по-видимому была искренне рада Зосе и, обнимая ее, бросила любопытные взгляды в мою сторону, пытаясь понять, кем я прихожусь Зосе. И ей, и другим встречным знакомым Зося просто говорила, как меня зовут. Нас угостили действительно вкусным кофе, и мы пошли дальше. Обернувшись, Зося сказала даме: «У меня для тебя подарки, после принесу». Несмотря на великолепные формы моей знакомой, я не был готов делить с ней все свое время и не только время. Я стрелец и очень люблю свободу. И не переношу никаких поползновений на предмет ограничения этой самой моей свободы, и очень часто заканчивались отношения именно по этой причине. Во время моих частых поездок в Сочи и в Ялту я старался не заводить никаких отношений с девушками, поскольку и в Москве я не был обделен в этом плане и почти всегда я был кем-то увлечен. Чтобы завязать близкие отношения, я должен был ее изучить насколько это возможно: как она выглядит в различных обстоятельствах, каков ее образовательный уровень и т.д. На юге на все это у меня никогда не хватало времени. Поэтому, чтобы не усложнять себе и другим жизнь, я старался не увлекаться и соблюдать дистанцию, не позволяющую переходить ту грань, после которой женщина (девушка) считает, что имеет на тебя какие-то особые права. Помимо прочего для меня имело значение ее жизненные позиции (если таковые имелись) и, естественно, интеллектуальный уровень. Как-то, будучи еще студентом, я познакомился с очаровательной юной балериной, кстати, дочкой генерала, я это подчеркиваю, ибо это важно. Она мне очень нравилась, и мы стали с ней встречаться, а встречаться собственно было негде, только кино или лавочка где-нибудь в сквере, если, конечно, погода хорошая. Меня поймет только тот, кто в холодную «застойную» погоду слонялся по улицам, рассматривая кинорепертуары с однообразным перечнем фильмов, которые все уже были просмотрены. И если в этом перечне оказывался хоть один фильм, который не смотрели, то это было в каком-нибудь клубе, на никому неведомой улице Нагорная, да и фильм этот шел в неподходящее время. Сколько прекрасных молодых пар распались из-за безысходности, и почему рождаемость в СССР была не очень
высокой. Однажды, когда все ребята была в институте, я пригласил ее к себе в общежитие, и она радостно приняла мое приглашение. Оказаться в уединении в теплом помещении, по-видимому, было обоюдным желанием. На дворе был 1968 г. И наши ввели войска в Чехословакию, я был сильно огорчен этим обстоятельством. Войдя, моя юная знакомая так бурно и эмоционально стала выражать свои чувства по поводу этих «подлых чехов и словаков», этих капиталистических прихвостней, которых надо нещадно бить. Посмотрев в ее глупые и злые глаза, я только сейчас осознал, что она же дочь советского генерала. Я был слегка глуп, и вместо того, чтобы дождаться окончания нашей встречи в уединении, столь же темпераментно и эмоционально стал выражать свое отношение к ней и к ее отцу и показал на дверь. Я написал «слегка глуп», но это слишком большое преувеличение моих тогдашних способностей. Позже вспоминая это, я очень сожалел о моем глупом поступке. Как бы я сейчас поступил? Не знаю, разве только если кто-нибудь будет выражать свои чувства по поводу очень большой любви, скажем, к президенту США или к канцлеру Германии, тогда я даже не знаю, Что сделаю с ними.
Хватит о глупостях, пора вернуться к Пицунде. Мы долго ходили с Зосей, и она любезно показывала и рассказывала о местных достопримечательностях и порядках. Проходя мимо корпуса «Золотое руно», я поблагодарил ее и откланялся. В этом корпусе уже целую неделю отдыхал мой ближайший друг (и тогда и теперь) Виктор, будущий "министр" по земле Московского правительства, и мне надо было его увидеть. Его не было, но он оставил мне записку о том, что он уехал в Сухум и будет позже. На этой же записке я написал ему, как меня найти и ушел. Было уже поздно. Я сидел на лоджии и любовался прекрасными видами. На набережной все еще было очень много народу, среди прогуливающихся я увидел Витю, который деловой походкой, отличающейся от остальных прогуливающихся, шел, вероятно, ко мне. Я зашел в номер и стал ждать. «А я ждал тебя завтра» – войдя, сказал Витя – а где девушка?» Какая девушка? – переспросил я. «А тут отдыхает человек из ГлавАПУ, он тебя знает, он мне сказал, что ты приехал с красивой девушкой». Я ему рассказал, как все на самом деле было, и мы прошли на лоджию, и он, уже как абориген, стал рассказывать о местных и окрестных достопримечательностях и о наболевшем. Он стал жаловаться на то, что среди отдыхающих нет красивых девушек, одни «заслуженные старухи», красивые только «дикарки» из окрестных деревень, а это очень неудобно. Дело в том, что Виктора в процессе отдыха интересовали только два момента: море и красивые девушки. С первой субстанцией, как вы понимаете, все было в порядке, а вот с девушками, тем более с красивыми, как вы понимаете, было трудновато. Дело в том, что плавал он великолепно, даже по-моему когда-то был чемпионом среди школьников, а девушкам он нравился из тысячи почти тысячам. Все оборачивались. Ну и вы, конечно, понимаете, что с его запросами среди «пицундских депутаток» и «героек соцтруда» ему было тяжеловато, ну это мягко говоря. «Есть симпатичные иностранки в корпусе «Апсны» - продолжал он, но с нашей работой меня же затаскают, как в прошлом году». Ну не огорчайся – сказал я - у тебя еще целая неделя и, если Зося тебе понравится, а то, что ты ей понравишься, нет вопросов, то вперед. «Правда?» - воодушивившись, сказал он. В этот момент в номер вошел очень солидный седовласый мужчина в опрятном костюме и депутатским значком. И я понял, что мне предстоит две недели делить с ним двухкомнатный номер. Это был не самый плохой вариант, но два золотых зуба меня очень сильно смутили. Мы холодно познакомились, и наш вид, кажется, ему совершенно был не по нраву. Его звали Владимиром. Виктор ушел, оставив моего соседа, я пошел к большим шахматам в вестибюле искать себе партнеров, этим я занимался часто, везде и с удовольствием.
Утром, за мной зашла Зося и пригласила на завтрак, и сказала, что она уже была в столовой и выбрала столик для нас. И извинилась за то, что не спросила меня об этом и добавила что если у меня другие планы, то это легко переиграть. У меня не было никаких планов, с моим другом этот вопрос я не обсуждал. Во время завтрака я увидел Виктора, который, вероятно, искал меня, я
поднял руку, и он подошел поздоровался, я представил его Зосе. Он разговаривал со мной, но не отрывал взгляд от Зоси и сказал, что искал меня, чтобы осведомиться о моих планах. Я ответил, что нет никаких планов, кроме как окунуться в стихию моря, и если он хочет, пускай найдет меня, и мы обсудим, как быть дальше. Виктор сел, я думаю, чтобы получше разглядеть Зосю, и, разговаривая со мной, не отрывал оценивающий взгляд от нее. Ей, вероятно, это было не по душе, и она подняла голову, и я увидел то выражение лица и тот взгляд, который был в самолете. Для меня это было неожиданно, я привык к другим взглядам женщин в сторону Вити. После его ухода она спросила: «Что за бесцеремонный, наглый и невоспитанный бабник?» Все это не относится к нему и он не бабник, а добрейший души человек и прекрасный друг, – сказал я и добавил - он просто привык к другому отношению со стороны определенных женщин. Я сказал и подумал, что я пожалуй скривил душою по поводу не «бабника». Идя к корпусу, я увидел как мой сосед Владимир с двумя депутатами в черных костюмах садится в черную «Волгу». Одного из них я уже видел вчера вечером, он заходил к Владимиру, и они сидели на лоджии, и я слышал их традиционные чиновничьи шутки. Заходя, он спросил Владимира, чего он такой грустный, неужто его беспокоит Гондурас? После утвердительного ответа, он сказал: «А ты его не чеши!» - и они дружно рассмеялись. Я слышал эту советскую чиновничью шутку сотый раз и в различных вариациях, и меня удивило то, что они каждый раз смеялись Эта пошлая шутка добавилась к золотым зубам и усугубила и без того не очень уютное настроение по поводу такого соседства. Войдя в вестибюль, Зося сказала: «Может быть вы попробуете искупаться и позагорать вместе со мной, если вы не против, я переоденусь и подожду вас или здесь, или на улице, или вы меня подождите - я быстро. Давайте попробуем – ответил я. Как-то для меня было странно, что она старалась демонстрировать окружающим, что мы вместе, я не понимал, почему это так, ведь с ее экстерьером для нее не должно было быть проблемой нахождение рядом субъекта мужского пола. Мы нашли хорошее место на пляже, устроились и пошли плавать. Вода была пока не очень теплой, я плавал не очень долго. Вылез, сел и стал греться под ярким солнцем и любоваться окружающим. Зося плавала долго, далеко и меняла стили, плавала она отменно, и я подумал, что это может как-то сблизит ее с Витей, когда она, наконец, вылезла из воды, я похвалил ее и сказал, что Витя также плавает хорошо и был по-моему чемпионом среди школьников. Она ничего не ответила, вытерлась и легла. Мы молчали, через некоторое время она встала. Чуть-чуть помолчала, задрав голову и закрыв глаза, а потом сделала стойку на руках и долго стояла в такой позе. Это вызывало определенный интерес у окружающих, а один даже фотографировал с разных точек. Я чувствовал себя не очень ловко, фотограф почему-то пытался сфотографировать так, что бы я обязательно попал в кадр. В конце я не выдержал и очень решительно «послал его», высказав то, что я думаю о нем. В этот момент подошел Виктор и «подлил масла в огонь». «Тут – говорит он - отдыхают очень высокопоставленные грузины, и они мне сказали, что скульптуру Медеи хотят объявить памятником, если ты хочешь, то я похлопочу, чтобы ввели в штат должность охранника. Зося, которая к этому моменту уже стояла на голове, оторвалась от медитации и сказала: «Должность охранника больше подходит вам». Виктор, привыкший совершенно к другому отношению со стороны женщин, был абсолютно беззащитен перед вот такими, и, помолчав и бросив недоброжелательный взгляд на ее стройные ноги, уходящие ввысь, сказал мне, где его найти, удалился, запевая свою любимую арию: «А я дурак набитый, друзьями позабытый, тащился за тобою, словно Бобик». А я чувствовал себя массовкой, статистом: один фотографирует меня, не спрашивая разрешения, другой предлагает мне не очень «хлебную» работу, и чтобы не войти в эту несвойственную для меня роль и не увязнуть в ней, я стал собирать вещи. Зося «приземлилась» и стала наблюдать за моими действиями. Сказав ей: Увидимся,- я удалился. Издалека я увидел, что она уже сидит в позе «лотоса». На пляже с ней я сталкивался
только эпизодически, но выходя по утрам на лоджию, я видел, как она с завидным упорством, последовательно повторяет весь свой обряд.
Скульптура Медеи, дочери царя Колхиды, вызывала очень много шуток. Мощнейшая фигура! Что там дети, врагу бы не пожелал попасть под ее десницу!
Пару дней мы с соседом почти не общались, мне было странно смотреть, как он с двумя такими же депутатами-южанами в полном обмундировании, то есть в костюмах, прогуливается по набережной. Они всем своим видом показывали, что выше всего этого, что они другие, и что они здесь оказались случайно, что так получилось по недоразумению.
Я понимал, что это тип чиновников, которые не доросли еще до «Бочарова ручья» или до какого-нибудь «закрытого» пансионата четвертого управлении, но мечтающие об этом. Двухомнатный полулюкс был слишком большим шиком в те времен, но конечно не для заместителя министра. Им было обидно делить номер с каким-нибудь героем труда или стахановцем. Ну что я могу сказать по этому поводу: Если уж так получилось, значит замминистра был «хреновенький» Почему я так выражаюсь, я сейчас попробую объяснить.
Во времена СССР у РСФСР не было своих министерств, если я не ошибаюсь. Во дворе дома №49 по проспекту Мира на Капельском переулке стоит дом 49А, трехэтажный дом в стиле, может быть, «модерн». На фасаде этого дома была доска с надписью «Министерство Иностранных дел РСФСР» Как-то зимой я перед этим домом оставил машину без глушителя. Приехал утром, завел машину, чтобы прогреть и поехать на станцию. Шум был страшный. Выбежала дама и начала требовать, что бы я выключил двигатель, сказала, что у министра совещание. Я сказал, что и не подумаю, пока не прогрею. В это время у входа стоял милиционер и все время улыбался. Когда дама ушла, я спросил у него: А правда есть министр иностранных дел в РСФСР? Да, есть – ответил он, но хреновенький, хреновенький.
Перед ужином я попросил Виктора одеть костюм и депутатский значок. Я сделал тоже самое, правда Виктор был настоящий депутат, а я «липовый». Должности у нас были депутатские, но я не состоял в компартии и всячески избегал этой участи, придумывая различные отговорки, в итоге один высокий партийный чиновник сказал: «Я все понял, я понял твою подлую натуру, ты брезгаешь». И лишил меня этой чести (быть избранным депутатом), чему я был несказанно рад. А значок, который был на обратной стороне лацкана, достался мне случайно, и я только один раз воспользовался им на бензозаправке в Ростове-на-Дону. Мы с Виктором во время ужина в полном обмундировании и, естественно, с депутатскими значками, проходя мимо стола моего соседа, очень картинно пожелали приятного аппетита «своим коллегам». Мой сосед Владимир оказался замечательным человеком и очень понятливым, и вечером, когда мы сидели на лоджии, попивая армянский коньяк и закусывая замечательными фруктами из деревни Лидзава, и вели уже дружескую и доброжелательную беседу, он почти извинялся за свое высокомерное поведение в первые дни. Он хорошо владел немецким языком и днем прослушал перед столовой беседу двух немцев, которые были раздосадованы тем, что их предки не смогли завоевать такие прекрасные места.
И рассказал, как будучи юношей, пошел добровольцем на войну, пройдя всю ее, он оказался на территории Германии и мечтал взять Рейхстаг, но был ранен в трехстах километрах от Берлина. И ему так было обидно, что он не участвовал в этой операции. Убежал из госпиталя, на попутных машинах доехал до Берлина и на Рейхстаге написал: «Синев дошел до Берлина». За точность я не ручаюсь. Иронией судьбы именно этот камень привезли в музей Советской Армии, и очень часто 9 мая у него возле этого камня брали интервью. Вначале он попытался объяснить ситуацию, но ему сказали, что камень уже в музее и все, что он рассказывает, это уже не важно, и посоветовали больше об этом никому не рассказывать. Позже я как-то посмотрел его очередное интервью и в ближайшее время пойду в этот музей и посмотрю, остался ли этот камень там.
Вскоре, прозвав Зосю Засимом (довольно обидное для красивой девушки прозвище) Виктор уехал, уехали также друзья Владимира. Я много времени вечерами проводил за большими шахматами, и у меня как всегда образовалась целая шахматная компания. Зося подходила и
подолгу стояла и наблюдала за игрою, которую она не понимала. После шахмат мы часто с ней прогуливались, ведя беседы на различные темы. Где-то недалеко, по-моему в Литфонде, отдыхали ее знакомые. Фотокорреспондент Николай Барановский с супругой, и они часто приходили к ней, и Зося очень ненавязчиво старалась сделать так, чтобы и я участвовал в различных совместных мероприятиях. Николай много фотографировал. К началу второй недели отдыха у нас сложился довольно большой круг знакомых, которые по утрам расходились или разъезжались в разных направлениях, а вечерами, встречаясь обычно после ужина, рассказывали о проведенном дне: о ресторане по дороге на озеро Рица, где подавали форель, которую сами поймали в бассейне, о Новоафонских пещерах и т.д. Мы также побывали в этом ресторане, но к моему удивлению это была не форель, а какая-то другая рыба, но это даже не столь важно, а важен сам факт посещения. Какая разница, какую вкусную рыбу ты съел. О своих сомнениях я поделился с моими знакомыми, которые сказали, что это дело так оставлять нельзя и вызвали хозяина, и Дмитрий Ираклиевич Биланишивили - мой шахматный партнер, крупный кинофункционер Грузии - на «чисто абхазском» языке выразил наши сомнения по поводу а форели. Хозяин оказался человекам не без юмора и также ответил на чисто аббхазском языке: «Вы а уважаемый правы. Это действительно не а форель, а гораздо а лучше». Мы все дружно рассмеялись, и хозяин, переходя на русский, сказал: «Чуть-чуть подождите» - и угостил нас за счет заведения настоящей форелью и молодым вином. Было очень весело, и наше веселье усугубляло замечательное молодое вино. Пытаясь острить, помимо «абхазского» языка некоторые вставляли в предложение название замечательного фрукта фейхуа в различных вариациях. Все смеялись, хотя это было не всегда к месту и смешно. Кстати, если я не ошибаюсь, фейхуа был самым дорогим фруктом на рынке и килограмм стоил три рубля. Во всех этих мероприятиях и встречах Зося оказывалась рядом со мной и все привыкли к этому. Но вызывало какое-то непонимание, когда мы, пожелав с ней друг другу спокойной ночи, расходились. Володя даже мне как-то намекнул, что уезжает в Сухум и целый день его не будет, но я не хотел воспользоваться этим, и мне кажется, мы с Зосей молча приняли для себя именно такое продолжение отношений. Правда мне кажется, она это приняла с некоторой обидой. Быть может, я не написал бы ни одной строчки обо всем этом, и воспоминание о замечательной Абхазии унес бы с собою в другой мир, если бы не желание исповедоваться по поводу одного случая.
У всех, наверное, есть моменты в жизни или поступки, за которые ему бывает стыдно, у меня их два. Они не дают мне покоя, о них я вспоминаю часто и во всех подробностях. Я, к сожалению, не могу причислить себя к людям, которые учатся на чужих ошибках, и продолжаю их совершать. И кажется, я нашел объяснение этому. В шахматах я предпочитаю блиц – быструю игру. Долгие размышления в шахматах меня утомляют. Я поймал себя на мысли, что у меня в жизни тоже самое - не могу долго взвешивать, не умею семь раз отмерять, режу сразу. Но эти «дороги», которые приводят к различным поступкам «ТАМ» никого не интересуют, поэтому всегда приходится расплачиваться и чаще расплачивается тот, кто осознает это. Вот бы и сейчас, как всегда, «резать» сразу, и начинать рассказывать, нет, я начинаю отодвигать тему и пытаюсь выглядеть лучше. Между корпусом и реликтовой сосновой рощей была дорога, по которой осуществлялось транспортное снабжение комплекса. Рядом с дорогой в различных направлениях были благоустроенные пешеходные дорожки, прогуливающихся там всегда было очень мало, все в основном предпочитали прогулки по набережной. Как-то вечером после ужина я решил прогуляться по этим дорожкам без моих новых друзей. Проходя несколько раз маршрут от корпуса «Апсны» до моря за скульптурой Медеи, где покосившийся металлический забор на несколько метров заходит в море, отделяя дикий пляж от территории пансионата, еще издалека я увидел очень необычную для этого малопосещаемого маршрута стройную женскую фигуру, да и не только для этого маршрута, она шла навстречу. Дело в том, то здесь прогуливались люди,
которым не были интересны «смотрины» на набережной. Скрестив на груди руки, навстречу шла девушка с очень стройными и чуть-чуть полноватыми ногами, настолько полноватыми, что сглаживали все возможные выступы человеческого несущего каркаса. На ней было платье, снизу заканчивающееся волнообразной бахромой, притом «волны» шли так, что агрессивно обнажали и подчеркивали и без того безупречную фигуру. Бахрома после очень выразительной средней части тела нависала и плавно раскачивалась. В те времена таких одеяний не было, это теперь иногда девушки ходят в подобных одеждах, а тогда….. Она прошла, и я обернулся, хоть я это и ненавижу и считаю это признаком дурного тона. Когда я наблюдаю подобное со стороны, у меня возникает желание дать по морде обернувшемуся. Я не знаю, какая каравелла шла навстречу автору стихов или песни, но эта каравелла была феноменальной и, к сожалению она не обернулась, чтобы посмотреть, обернулся ли я. Я шел и думал о том, почему девушка с такими внешними данными выбрала именно этот совершенно непосещаемый молодыми маршрут, и почему она одна. Вероятно, она уже пробовала ходить по набережной, но сколько метров она смогла бы пройтись спокойно? Я уже собирался идти в номер, но атовистические наклонности, сидящие во мне, даже не дали углубиться в эту мысль очень глубоко и, ведя по инерции до конца маршрута, повернули меня обратно, навстречу…. Мыслительное самобичевание вроде того что: ты такой занятой, такой серьезный человек, избегающий случайных встреч и серьезных отношений, куда же ты побежал, чем ты отличаешься от тех, которые оборачиваются? В мыслях оправдывался тем, что если бы я этого желал, разве я гулял бы здесь, и разве можно было здесь встретить такую? Но эти мысли шли рядом с моими поступками и совершенно не влияли на них. Наши маршруты несколько раз пересекались, и мне показалось, что ее взгляд становился все теплее, уже включили уличное освещение. Каждый раз, доходя до конечной точки и повернув обратно, я думал, что она, наверное, уже ушла, вот и на сей раз пребывая в этих мыслях, я снова увидел ее силуэт. Она снова шла мне навстречу, и я решил на сей раз заговорить с ней. Когда расстояние между нами сократилось до примерно семи шагов я замедлил движение и, поравнявшись с ней, остановился, она сделала тоже самое. Решив блеснуть красноречием, я спросил: «Как Вас угораздило родиться такой, и какие ветра занесли такое чудо на эти богом забытые тропинки, и какое место Вы занимаете под солнцем?» Вместо ответа я увидел чистый и открытый взгляд и большие улыбающиеся глаза, которые смотрели на меня как бы извиняясь. После некоторой паузы она произнесла на английском: «К сожалению, я не поняла Вас, и если бы это было возможно, я бы с удовольствием пообщалась с вами на английском, а еще лучше на немецком». Поняв, что мое красноречие ушло в пустоту, и мой английский не хуже ее английского, я сказал, что к сожалению я не владею немецким, хоть и считаю, в отличие от многих, этот язык одним из красивых по звучанию, и попытался перевести мои первоначальные вопросы на английский, тогда я еще мог себе это позволить. Ее взгляд излучал доброту и кажется, она был рада нашему общению. За этими разговорами мы пошли рядом в сторону моря, куда собственно я и шел. Она сказала, что она из ГДР, что она художник-модельер, и сама демонстрирует многое из того, что рисует. Сюда она приехала с родителями, но отца вызвали по службе, и вчера они вместе с мамой уехали, прервав отдых, и что по этим тропам она каждый вечер гуляла с родителями. Гулять по набережной очень не нравилось родителям, да и ей тоже – сказала она, а потом попросила меня рассказать о себе, если мне этого хочется, и если меня это не напрягает. Я сказал, что я архитектор, сказал, откуда я, и рассказал о моем маленьком сыне. Я ждал, что она спросит ни автор ли я этого комплекса, но к моему удовольствию этого не произошло. Я шел и думал о том, как разительно отличается открытый и добрый взгляд этой девушки от иногда строгого и серьезного взгляда Зоси, в любой момент готовую идти в атаку. Мы долго гуляли и беседовали и уже стали прекрасно понимать друг друга и даже шутить. Я выразил свое непонимание и полное отсутствие какой-либо эстетической логики в походке внахлест манекенщиц, которые во время
ходьбы переходили границы невидимой прямой в обе стороны. Я демонстрировал ей подобную походку, кстати в институте я пытался пародировать и копировал различные характерные походки и манеру танцевать однокурсников и преподавателей. Этот показ ее очень развеселил, но она сказала, что она так не ходит. Кстати такая походка манекенщиц меня до сих пор раздражает, ибо я не усматриваю логики в этом, и еще мне не нравится, когда журналисты, больше конечно тележурналисты или журналистки, рассказывая о чем-нибудь, устремляются вперед быстрой походкой, тем самым создавая трудности оператору, да и зрителям. Мне кажется, это единственный прием, чему их учат на факультете журналистики, внушая им, что они очень страшные и, чтобы другие этого не заметили – двигайтесь. Другой логики я не усматриваю в этом. Пока мы ходили, несколько раз встретили даму средних лет с очень приятной внешностью. Она смотрела на нас, будто что-то хотела сказать, потом она остановилась и сказала, что мы очень хорошо смотримся вместе и что это радует глаз, и пожелала счастья. Я ее поблагодарил и сказал – нам также приятно смотреть на нее и общаться с ней, и мы пошли дальше. Я перевел наш разговор с уважаемой дамой, кроме той части, где она пожелала нам счастья, и мне показалось, что моя спутница разделяет эту точку зрения. Было уже очень поздно, на наших «тропинках» прогуливающихся уже не было, в корпусах светились редкие окна, яркий свет был только на последних этажах корпусов, где располагались бары. У корпуса «Апсны» была скульптурная композиция, изображающая пловцов или ныряльщиков с дельфинами, в сочетании с арками, фонтанами и бассейном-работа в то время еще не настолько известного Зураба Константиновича Церетели.
Около этой композиции мы сели отдохнуть, на набережной было еще немало прогуливающихся, и были слышны громкие разговоры и крики редких купающихся. Хоть мы уже устали от долгой ходьбы, но, вероятно, желания идти спать у нас не было, и моя знакомая предложила переодеться, взять все необходимое и пойти искупаться. Только не здесь, а там - она жестом показал в сторону «Медеи». Мы так и сделали. Владимир еще не спал, он сказал, что заходила Зося, я стал собираться, он спросил далеко ли я. Я сказал, что потом расскажу и ушел.
Мы встретились и, дойдя до моря, стали искать место, два молодых человека с собакой прошли недалеко от нас и внимательно посмотрели в нашу сторону, пытаясь разгадать наши дальнейшие действия. Вероятно, это были спасатели. Когда они удалились, мы решили выйти за территорию пансионата и, обойдя забор по воде, пошли по берегу в поисках места, которое нас устроит. Было полнолуние, а море волновалось. Увидев вдалеке свет и признаки благоустроенного берега, мы, наконец, остановились. Тогда я еще не знал, что эта территория Дома творчества союза кинематографистов и что в последствии там предстоит мне побывать несколько лет подряд и также не знал, что это место, которое мы выбрали, уже давно облюбовали нудисты.
Мы были там до утра, пока не выглянули первые лучи солнца. Купались. Падали в воде, борясь с волнами и друг с другом, догоняли друг друга, убегая по песк, утрамбованному волнами, и оставляя глубокие следы, которые волны могли стереть только с нескольких попыток. Потом беседовали и грелись, сидя рядом под толстыми полотенцами, а потом снова купались. Тогда я был молод и думал, что таких мгновений в жизни у меня еще будет много и не понимал, что такого много не бывает или вообще не бывает, а бывает довольно долгая монотонная борьба с различными жизненными обстоятельствами. Очень метко сказал на эту тему, если я не ошибаюсь, Бальмонт:
«В этой жизни смутной нас повсюду ждет
За восторг минутный долгой скорби гнет».
У меня было много дней, которые я хотел бы взять с собою, но если надо будет выбрать ночь, то я выбрал бы эту. Я никогда и никому не рассказывал об этом и сейчас не хотелось бы, такое человек должен взять с собою, но если я хоть кратко не сделаю это, то тогда не имело бы смысла говорить о том, что было дальше, из-за чего я собственно и начал разговор. Я расскажу, хоть это и
попахивает разновидностью какого-то морального мазохизма. Обратно мы шли молча, дойдя до корпуса «Апсны» мы положили вещи там, где мы сидели вчера, и она, взяв меня за руку, повела в сторону пляжа. Я молча пошел за ней, и она остановилась и показала место, где она обычно загорает. Потом она сказала, что она уезжает послезавтра, очень сожалела, что мы встретились так поздно и довольно подробно описала весь свой распорядок дня, этаж и номер своего временного жилища и добавила, что на завтра у нее намечалась какая-то экскурсия, но она откажется и будет в пансионате весь день. Мы расстались. Я шел и думал о том, как было бы хорошо иметь с ней детей и пройти с ней вместе до старости. Выражение ее доверчивого и открытого доброго и красивого лица не покидало меня, и я думал, это, наверное, тот редкий случай, когда судьба приводит тебя к той единственной встрече, предначертанной свыше, но почему это произошло так поздно и тогда, когда ты связан тысячами нитей с другими жизненными обстоятельствами? Видимо это происходит потому, что судьба проверяет тебя на вшивость. Эти сложные жизненные обстоятельства мы часто сочиняем сами для самооправдания в определенных жизненных ситуациях.
Я лег спать, много раз в дверь стучали, долго и настойчиво, но я не отреагировал и проспал до обеда. Проснулся я, когда пришел Володя, он ни о чем не спрашивал, и я не стал ничего рассказывать. Он сказал, что во время завтрака к нему походили Зося и Дмитрий Ираклиевич и спрашивали, куда я исчез, и не случилось ли чего. Он им сказал, что все в порядке, что я сплю. Мы собрались и пошли на обед, Зося уже сидела за столом. Я не успел сесть, как подошел веселый Дмитрий Ираклиевич и сказал: «Мы вчера тебя искали, мне привезли из Сухуми молодое вино в больших количествах, и мы долго сидели в баре, только тебя очень не хватало. Куда же ты пропал?» «Я встретил знакомых и уехал с ними в Гагры, приехал только утром», – сказал я. «Ну ничего, вина у меня еще много. Сегодня наверстаем упущенное», – сказал он и удалился. Какие замечательные люди Дмитрий Ираклиевич, Володя, да и Зося, и другие мои шахматные партнеры, и вся наша курортная стихийно сложившаяся компания! Только в данный момент я бы предпочел быть без «опеки» моих новых друзей – думал я, параллельно прокручивая в памяти произошедшее ночью. Я стрелец, и люблю больше времени проводить в одиночестве, не люблю опеку, ненавижу вопрос, где ты был или что ты делал. Ибо сказать правду не всегда можно, а врать неудобно. Вот и теперь мне было очень неуютно соврать про Гагры. День прошел в состоянии полного физического умиротворения и в воспоминаниях о прошедшей ночи. В состоянии растерянности, поддавшись чужим планам ввиду отсутствия своих вместе с компанией я оказался в каком-то ресторане по пути в Сухум. Вернулись очень поздно. Всю дорогу я думал о ней, и о том, что ведь завтра у нее последний день, а я так и не пошел к ней, и мысленно оправдывал себя тем, что я же был занят, я просто не смог. Бред какой-то. Чувствовал себя как тот дед из известного анекдота, который выдал партизан немцам за обещанную корову, но его обманули, и он сидел и будто переживал: «И без коровы остался и перед ребятами как-то неудобно получилось». Я думаю, у деда-мерзавца переживания были не по поводу судьбы партизан, а по поводу коровы. Купаться я не пошел, сидел на лоджии с книгой в раздумьях и в нерешительности. И как нынче выражается молодежь, тупо смотрел на набережную и, о боже, вдалеке увидел знакомую фигуру, двигающуюся в нашу сторону – это была она и ее было невозможно не узнать! Она дошла до нашей столовой и встала на набережной напротив входа. В длинных легких одеяниях и с платком на голове, затянутым узелком слева, из которого свисали довольно длинные концы платка. Приближалось время обеда, одинокие отдыхающие уже подтягивались к столовой и их число все возрастало. Она стояла и внимательно наблюдала за входящими. А я сидел и в растерянности наблюдал за происходящим, и мне ужасно хотелось выбежать, обнять ее и поцеловать, но я понимал, что я уже этого не сделаю, ибо трус, который сидел во мне, победил. Люди уже стали выходить из столовой, и в этот момент местные собаки,
великолепно чувствуя время, стали скапливаться у входа, встречая выходящих из столовой. Она стояла в окружении собак и внимательно наблюдала за выходом, и это продолжалось до тех пор, пока людской поток не иссяк. Простояв еще немного, она медленно, иногда оборачиваясь, ушла, а я сидел и мысленно занимался самобичеванием. Думая о себе в уничижительных тонах, а о ней в возвышенных, наверное, это так и было, зная истинное положение вещей, разве она вела бы себя так? Разве она стояла бы так долго и ждала бы меня? Наверняка она думала, что что-то случилось. Стали приходить мои друзья и спрашивать, почему я не обедал, приходила и Зося, но я говорил, что нет аппетита, и правда, как можно есть с комком в горле? Вечером перед ужином и после все повторилось, но я уже не стал смотреть на все это и поднялся в ресторан, который был на последнем этаже, вскоре ко мне присоединились мои новые приятели и я слегка опьянел, чем усугубил и без того жуткое настроение. Но я не рвал на себе рубашку, не посыпал голову пеплом, и прекрасно понимал, что происходит на самом деле. Можно придумать множество причин, почему я так поступил, но достаточно и одной – трусость. Толкователи вероучений не включали трусость ни в семь и ни восемь смертных грехов, а жаль, я бы включил трусость вместо безобидных - печаль или уныние, может быть даже вместо похоти, хотя последнее очень спорно. А может быть, мудрые толкователи в прошлом не включали трусость в число грехов, считая, что это сильно сопряжено с глупостью, как скажем, в моем случае? Они, наверное, боялись, что не смогут выбраться из этого спорного лабиринта.
Кого я боялся, КГБ, которого я в глаза не видел? Чего мне стоило прямо на следующий день пойти к ней, обменяться адресами и телефонами, поцеловать ее и попрощаться? Боязнь, что меня увидят мои знакомые, или может быть еще кто-нибудь? Глупо все это, и молодость тут ни при чем. Прошло много лет и все это перед глазами, видно, я не заслуживал продолжения. За все надо платить.
P.S. Позже, уже в Москве, мне позвонила Зося и пригласила к себе на просмотр наших фотографий, сделанных Николаем Барановским. Фотографии были замечательные, Одна фотография мне особо запомнилась. Вечер, солнце уже прячется за горизонт. Взявшись за руки мы с Зосей мокрые, с прилипшими к телам одеждам бежим, частично накрытые волнами, по границе больших волн и берега. Красота..!!!! Я взял эту фотографию, долго любовался и спросил, могу ли я взять ее? Зося вырвала из моих рук фотографию и воскликнула: «Нет, она вам не нужна, все эти фотографии нужны мне,» - и глаза ее были в слезах. И она продолжала: «Я тогда видела вас, я видела ее, боже, она так хороша!»
Больше я Зосю не видел, позже кто-то мне сказал, что она вышла замуж за высокопоставленного западного дипломата и уехала. Не знаю, может быть она до сих пор работает на благо нашего отечества.
С Владимиром мы довольно долго общались. После его выхода на пенсию я даже в какой-то степени помог ему осуществить мечту юности – заняться живописью.
По приглашению Дмитрия Ираклиевича Биланишвили я несколько раз с друзьями отдыхал в Доме творчества союза кинематографии в Пицунде. Там я познакомился с такими замечательными людьми как Валентин Ежов, Марк Донской и с другими известными представителями кино. Что-то было неописуемо очаровательное и незабываемое в отдыхе на берегу моря в советское время. Позже я отдыхал во многих курортах различных континентов, но такого отдыха как в Пицунде в Доме творчества у меня больше не было.
В какой стране можно найти деревню, в которой ты заходишь в любой фруктовый сад и набираешь понравившиеся фрукты в любых количествах? На вопрос хозяевам: Сколько я вам
должен?, слышен ответ: А сколько не жалко. Одной из атких деревеь была деревня Лидзава возле Пицунды.
Последний раз с Дмитрием Ираклиевичем я разговаривал по телефону в 1992 году. По печальному случаю я оказался в Тифлисе и позвонил ему. Д.И. радостным голосом и с воодушевлением сказал: «К нам приехал Эдик, и я думаю, что через несколько лет не Грузию будут называть маленькой Швейцарией, а наоборот». Вначале я не понял о чем речь, и не «тактично» спросил, а кто такой Эдик. Дима удивленно ответил: «Как кто, естественно, Шеварнадзе». Я выразил сомнение относительно способностей Эдуарда Амвросиевича в государственном строительстве и сказал, что я думаю, вершина расцвета Грузии была в составе СССР. Дмитрию Ираклиевичу не понравилась моя последняя фраза, и он сказал, что я всегда тенденциозно и скептически относился к его стране и к их способностям. Даже не сказав ему о причине моего приезда в Тифлис, я закончил разговор. К сожалению, я больше не слышал и не видел Дмитрия Ираклиевича, а очень хотелось бы.
Завершая этот с позволения сказать рассказ, я не могу не рассказать об очень важной детали. СССР уже развалился или разваливался, и я по делам заехал в организацию, где я когда-то занимал солидную должность. В коридоре я встретил человека, с которым когда-то у меня были добрые отношения. Он был начальником спецотдела, он пригласил меня в свой кабинет. Мы разговорились, вспомнили очень забавный случай из нашего прошлого. Как-то мы с ним решили бросить курить и договорились о том, кто первый нарушит и будет уличен в нарушении, должен поставить три бутылки отборного коньяка. Через пару дней я заметил, Н.Ф. подозрительно часто проходит по коридору неизвестно куда. Я решил проследить. Он последовал в туалет. Сделав небольшую паузу, я пошел за ним. Картина маслом: из одной кабины валит дым, как из трубы паровоза, я нагнулся и в щель увидел сандалии Н.Ф., вероятно, купленные в ЦУМе в начале шестидесятых годов. «Выходи, ты попался», - сказал я. В ответ тишина, а затем выходит он, растерянный и смущенный, и говорит: «Да понимаешь, я тут очень расстроился, теща умерла.» «Ну про тещу ты будешь в милиции рассказывать, а пока неси коньяк, а я обещаю никому об этом не рассказывать, иначе выгонят из КГБ за то, что ты так дешево попался»
Выпили по рюмке коньяка, Н.Ф. рассказал мне много интересного, творящегося в организации, и в конце достал большую папку, долго перебирал и положил передо мной несколько черно-белых фотографий, видимо сделанных рано утром, на которых были изображены мы с моей очаровательной знакомой немкой. Я попросил его отдать их мне, но он не согласился.