На каком-то отрезке нашей не такой уж скоротечной жизни я дружил с одним довольно интересным человеком, скорее приятельствовал, ибо дружить с ним, по-моему, было невозможно, во всяком случае мне. Мой приятель был врач, доктор наук, профессор, преподавал в институте и одновременно был заведующим лабораторией одного крупного медицинского учреждения. Он был из очень простой семьи, и в юности попал в среду молодых людей, которые промышляли различными, мягко выражаясь, противоправными деяниями. И эта среда оставила в его характере многочисленные следы не только морально-этического плана, которые эпизодически проявлялись, но и, если так можно выразиться, вполне материальные, в виде многочисленных татуировок различной тематики по всему телу, не вполне соответствующей его «сану» и положению в этой среде. Он очень любил рассказывать, как он, будучи аспирантом, оказался в доме отдыха у моря со своим преподавателем-академиком, который ежемесячно помимо стипендии оказывал ему материальную помощь, как одаренному и подающему надежды, но очень бедному аспиранту. И когда мой приятель разделся, чтобы окунуться в стихию моря, изумленный академик, который никак не мог оторваться от созерцания всей этой «красоты» на теле своего ученика, спросил: «Когда это Вы сделали, Аркадий Сергеевич?» - «В прошлом году. Нравится?» - ответил он. Он так решил пошутить, но академик, видимо, не обладал чувством юмора и с этого момента закончились не только материальные поощрения, но и всякое общение.
С тех пор этот жанр «нательной живописи» сделал такой гигантский шаг вперед, что носители старых татуировок, уже вероятно пожилые люди, наверное, смотрят с некоторой завистью на носителей новых, а может, и нет. Я хорошо знаю предмет, поскольку разрисовал ни одно волосатое и не волосатое тело. Мои скромные способности в области рисунка и живописи не остались незамеченными в определенной среде «крутых» молодых людей. Хоть я и был совсем юн, я пользовался уважением среди этой категории, хоть и абсолютно не разделял их мировоззрения. Как ни странно, мне казалось, что им даже нравится то, что я совершенно другой, и нет у меня желания быть похожим на них. В общем, на их волосатых и не очень волосатых грудях я изобразил множество ленинов и сталинов в профиль и анфас, и даже сейчас с закрытыми глазами я могу выполнить подобные заказы. Разница между старой «школой» этого жанра и новой такая же разительная, как и между живописью старых мастеров и новыми шоуменами от живописи, но, конечно, в обратном прочтении.
Но вернемся к моему приятелю. Вероятно, он действительно был очень талантливый человек, но вместе с его эрудицией и умением философствовать на довольно сложные темы из него все время выпирало что-то низкое, плебейское, далекое от всякой морали. Двух своих сыновей, еще совсем маленьких, он обучал «искусству» (как он выражался) мата и всяким хулиганским песням, вроде: «Мимо тещиного дома я без шуток не хожу» и т.д. Был автором рассказа, естественно не напечатанного, но известного в своих кругах, про свою коллегу, жгучую брюнетку из Среднего Востока, которую на самом деле звали Гюльчитай, рассказ назывался «От чадры до м….а»» У него было довольно скептическое отношение не только к жизни, но и к своей профессии. Когда кто-нибудь жаловался ему на какое-то недомогание, он слушал, опустив голову, и утвердительно качая ею, говорил: «Все в порядке, так и должно быть, а потом доставал из кармана таблетку и говорил – проглоти и запей, а на вопрос – от чего эта таблетка, он отвечал: Я не знаю от чего, но очень помогает. Насколько я помню, таблетки всегда были одни и те же.
Я был моложе его лет на 12-15 и занимал более значимую позицию в советской иерархии, и мне кажется, что это обстоятельство его очень сильно задевало. И молодость, и положение - у меня, чем же ему компенсировать отсутствие всего этого у него в кампаниях симпатичных женщин, которых он безгранично любил? В таких ситуациях он хвастался своими научными трудами, успехами в работе и т.д.
Как-то я был в его лаборатории, и к нему должна была зайти группа студенток. Я уже собирался уходить, но он очень попросил задержаться и чуть-чуть похвалить его. Я даже не успел отказать ему в этой глупой просьбе, как девушки уже вошли, когда я уже был в дверях. Я решил одним ударом убить сразу двух зайцев, и изображая волнение, как студент из «кулинарного техникума» произнес: «Аркадий Сергеевич, отпустите меня сегодня, пожалуйста, мне очень надо, а завтра приеду с утра и буду в Вашем распоряжении целый день». Не посмотрев даже в мою сторону, он сурово произнес: «Да, да, голубчик, не опаздывайте, я это страшно не люблю!» И наконец, повернув голову в мою сторону и обращаясь к студенткам, сказал: «Познакомьтесь, это главный архитектор…..» Частые высокопарные умствования, иногда благородные поступки, и беззастенчивый цинизм, граничащий с жестокостью, уживались в этом человеке.
Я зашел как-то к нему и застал там его коллегу. Они веселились, а за стеной слышались какие-то периодические однообразные удары, переходящие в вибрацию пола. Я спросил о причине их веселья, и они мне рассказали о том, что к ним обратилась девушка с просьбой помочь избавиться от беременности, хоть это был не их профиль. Они очень быстро установили, что она не беременна, но ей об этом не сказали, но сказали, что она должна совершить триста полноценных прыжков на месте и спокойно пойти домой и все, мол, рассосется. Что эта бедняжка и делала за перегородкой. Не разделив их веселого настроения, я покинул их, чему как оказалось, они были сильно удивлены, вроде так смешно. Кстати, они очень часто рассказывали различные «смешные» с их точки зрения истории из области своей профессиональной деятельности.
Может возникнуть резонный вопрос: почему же я с ним общался? Ведь в нем было больше отрицательного. Я определенно не могу ответить на этот вопрос. Может быть потому, что у него был очень верткий ум и обширные познания из областей истории, литературы, и мне было интересно с ним пофилософствовать, не знаю. Мы с ним обменивались различной не совсем легальной литературой, вроде «Чевенгура» и «Котлована» А.Платонова, много говорили о творчествах таких личностей как М.Булгаков, В.Набоков, Ф.Кафка и т.д. Нас интересовали также труды таких личностей как К.Кастанеда, Г.Гурджиев. Кстати по рассказам моей матери Г.Гурджиев родился в одном дворе с моим дедушкой в городе Карсе (Западная Армения) и состоял в близком родстве с моими предками по материнской линии. Почему в его биографии местом рождения указан г. Гюмри, я не знаю. Не могли же примерно в одно и то же время в разных городах родиться младенцы, которые впоследствии получили бы одинаковые имена и фамилии, тем более такие редкие.
Это теперь так легко прочитать все, что пожелаешь, а тогда это было очень трудно, и люди, интересующиеся всем этим, тянулись друг к другу, их, кстати сказать, было не так уж и много. На проспекте Мира в доме 51, где на мансарде располагается моя творческая мастерская, в одном подъезде жили три долгожителя. Сестрам-близняшкам было по сто два года, а одинокому старику – сто четыре года, у него была обширнейшая библиотека. Он рассказывал, что в 23-24 году прошлого столетия у нас печаталось в больших количествах все мыслимое и не мыслимое, примерно как сегодня, и они с отцом собирали библиотеку. Рискуя, этот замечательный человек давал мне читать различные редкие для того времени книги…
Я думаю, и Аркадий не считал меня своим другом, уж больно мы были разные. Мне казалось, ему было интересно мое окружение, среда, в которой я вращаюсь. Всегда с большим энтузиазмом принимал любые предложения касательно каких-нибудь встреч, просмотров и других разных мероприятий, в которых участвовали я и мои друзья. И было заметно, как он старается произвести впечатление, но в той ситуации и в том окружении это скорее имело обратный эффект, и он это чувствовал и тихо злился. У каждого из нас был свой круг общения и свои интересы, и получилось так, что эти круги не врезались друг в друга и не пересекались, а супротив законам природы и других «физик» отталкивались. Среди его друзей были два чрезвычайно интересных субъекта. Они были по происхождению армяне (армян в его окружении почему-то было много). Так вот, они были мне очень интересны, я хотя и не старался произвести на них впечатление, все равно почему-то не производил. Один из них был очень известный актер дубляжа Артем Карапетян. Он дублировал почти всех иностранцев, всех итальянцев, в том числе Альберто Сорди и Марчелло Мастрояни. Он очень любил всякие экстремальные ситуации, а коли они случаются не так уж часто, ему приходилось создавать их самому. К примеру, одевшись соответствующим образом, подходил к магазину, где продают спиртные напитки, искал «коллег», которые желали сообразить «на троих», собирал у них по рублю, заходил в магазин и после выхода уже с водкой убегал и наблюдал, как обманутые «вкладчики» бегут за ним. В то момент, когда он чувствовал, что они вот-вот его догонят, ронял водку и смотрел за их реакцией. А в кармане уже заведомо был заготовлен трояк. И когда их взгляд после сильнейшего потрясения, в мгновение охватившего их при виде разбитой бутылки, перемещался на него, то он после небольшой паузы (а он их умел мастерски создавать) доставал припасенный трояк, протягивал им и говорил: «Не убивайте, вот вам деньги. Возьмите на двоих». После некоторой растерянности от столь неожиданного предложения, от которого, видимо, было невозможно отказаться, они делали еще несколько угрожающих шагов в сторону отступающего с трояком в руке Артема, и, вырвав у него деньги, синхронно бросали прощальный взгляд на разбитую бутылку и уже победоносно удалялись. А сколько анекдотов он сочинял! Сочиненные им анекдоты я очень часто слышу. И какие разнообразные спиртные напитки он готовил из принесенного Аркадием Сергеевичем с работы спирта и разливал в красивые бутылки! Недавно я узнал, что он умер. Царствие ему небесное.
Фамилию другого его знакомого я не знал. Я знал только его прозвище – «Сарасате». А почему «Сарасате», видимо потому, что он виртуозно играл на скрипке. Его внешность совершенно не позволяла думать о том, что в его руках даже случайно может оказаться скрипка, не то чтобы на ней еще и играть. Его как-то остановил инспектор ГАИ, но «Сарасете» казалось, что он ничего не нарушал, и он в недоумении спросил у инспектора, почему его остановили? А инспектор ему отвечает: «Дорогой, тебе за твою только внешность можно влепить семь лет, не задумываясь, а ты еще спрашиваешь, почему». Он когда-то закончил Московскую консерваторию и (наберите в грудь побольше воздуха, как выражается наш известный сатирик) работал директором плодоовощной конторы. Он со своей однокурсницей, которая столь же виртуозно играла на рояле, собирал друзей в своей квартире на Садовом кольце недалеко от метро Маяковская раз в месяц и устраивал концерты с ужином. Какие фантастические были вечера! Как они играли! У многих на глазах были слезы, больше у женщин. Это был «застой», но какие были личности! Сарасете к тому же был великолепным рассказчиком и юмор из его уст лился не струйкой, а каскадом.
Однако вернемся к моему приятелю. После долгих ожиданий и ночных перекличек по проверке очередей подошла его очередь получить автомобиль (права он купил заблаговременно). Мы с ним и с Артемом поехали получать его ВАЗ 2102. Место сбора было назначено в чистом поле, но в черте города, где-то на западе Москвы. Собирали документы у нескольких очередников и
уезжали, через определенное время пригоняли сразу несколько машин. На этом поле не было ничего для совершения каких-нибудь естественных надобностей. Почему там собирали, я не знаю. Нет, было, было – полное презрение к человеку и, вспоминая прошлое, не нужно его сильно приукрашивать. Коммунисты так и не поняли, что кроме их бездарности к развалу страны еще вело их полное презрение к человеку.
Ожидания были очень долгими и, если учесть, что до этого они без меня ездили туда два дня подряд, но очередь так и не доходила до них, то эта была просто катастрофа, удар по психике. Мужья со своими женами отходили куда-нибудь подальше и прикрывали их какой-нибудь одеждой, чтобы те совершили естественные надобности. Артем пошел другим путем. Он подошел с какой-то палкой в руке к оживленной магистрали рядом с полем и спиной к полю стал как бы регулировать движение. Это он делал так артистично, что многие даже не поняли, что одновременно он успел пописать. Прежде чем это делать, он несколько раз подходил к магистрали и долго с палкой жестикулировал, ничего не совершая, и люди, подумав, что он просто сумасшедший, перестали на него обращать внимание. Кроме того, после Артема Аркадий Сергеевич решил, что он не менее артистичен, чем его друг, и решил заняться просто плагиатом, творческой фантазии у него никогда не было. В итоге он потерпел полное фиаско. Ей богу, мне даже и вспоминать не хочется: кроме каких-то нелепых размахиваний руками и большой лужи под ним я ничего и не помню. И если еще к этому приплюсовать невзрачную внешность, то это была нерадостная картина. Но эту нерадостную картину так же забыли, когда уже подогнали его машину. Аркадий Сергеевич радовался как ребенок и даже уже не слышал возгласы завистников, которые еще не получили свои автомобили: «Что толку, он эту красавицу или обильно обо…т или описает». Проведя с нами целый день и угощая нас и не только нас вкусным кофе, который он готовил в своей черной Волге, включая кофеварку в прикуриватель (чувствовалось, что он этим гордится), Артем уехал. Надо сказать, что без этого замечательного и веселого человека это ожидание для меня было бы невыносимым.
Я подогнал автомобиль к дому Аркадия Сергеевича, так же уже поздно вечером покинул его. Он стал ежедневно мне звонить и просить, чтобы я с ним позанимался на его машине, я упорно отказывался (у меня был кое-какой отрицательный опыт). Но после долгих уговоров я согласился, но с условием. Со временем у меня было очень тяжко, поэтому я решил совместить полезное с приятным. Занимаясь с ним, мне надо было фотографировать некоторые мои объекты и сделать кое-какие дела, он с удовольствием согласился, и рано утром мы поехали. Проезжая мимо кинотеатра «Ударник» (кстати, автор этого комплекса – дома на набережной и кинотеатра – архитектор Иофан на каком-то совете дал мне, еще очень юному архитектору, «ласковый» подзатыльник со словами: «Какой ты говорливый!»), мы увидели афишу кинофильма «Большие гонки» и решили взять билеты, чтобы заниматься до обеда, а после обеда посмотреть этот фильм. Аркадий остался в машине, я пошел за билетами. Вернувшись с билетами, я его застал в очень возбужденном состоянии. Он что-то бормотал про красавицу, которая только что прошла к кассам, и о чем-то не только просил меня, а умолял, он был чрезвычайно взволнован. Из всего пробормотанного им скороговорками я понял, что он хочет, чтобы я отменил свои планы по фотографированию моих объектов, и предложить девушке провести с нами день в прогулках по достопримечательностям Москвы с посещением ресторана, а после посмотреть вместе фильм. Я сказал: «Нет проблем, пригласи, а свои объекты я сфотографирую потом» «Как пригласи? - удивленно воскликнул он.- Ты посмотри на меня, как пригласи? - бормотал он. - Я твой друг, и я погибаю, а ты: пригласи?» Он пребывал в чрезвычайном волнении, свойственное ему красноречие куда-то улетучилось. «Если я правильно тебя понял, - говорю я, - ты хочешь, чтобы «это» сделал я, но при этом, если она согласится, чего мне совершенно не надо, ибо я уже
влюблен, то это означает, что ты тут не причем. Как тогда?» «Торопись, она уйдет, я умоляю, это мы решим в рабочем порядке».
Я ее застал уже выходящую из касс, ее трудно было не узнать. Она была красива и стройна, в меру высокая, не худая, в черном брючном костюме из плотного материала с белыми швами, голубые глаза, и пропорционально голова была чуть-чуть меньше для такого роста. Я очень вежливо обратился к ней и очень сухо, не утаивая ничего, изложил цель моего поступка, очень сильно принижая свою роль в этой истории, объясняя цель моего столь наглого шага исключительно желанием моего «высокопоставленно» приятеля, сидящего в машине. Видимо это я делал зря, потому что, войдя в роль, мой приятель это делал мастерски, хотя ему это и не помогало. Я очень надеялся, что она откажет мне, и я со спокойной совестью вернусь в машину. Но этого не произошло, она согласилась.
Мы познакомились. Ее звали Галей, и она был студенткой актерского факультета Ленинградского театрального института. Мой приятель в великой радости и возбуждении расшаркивался, как, я даже не знаю, кто, уселся с Галей на заднее сиденье и почти без паузы приступил к своим довольно длинным «ариям» по поводу без пяти минут членкор, про то, что ему из Америки уже идет автомобиль «Форд Капри», и что эти «Жигули» только для тренировки, а после кому-нибудь он их подарит и т.д. Я сидел как шофер за рулем, испытывая чувство, похожее на брезгливость и думал о том, как в одном человеке могут уживаться столь контрастные человеки – один умный, начитанный, способный к глубоким размышлениям, а другой - просто пошлый дурак. Притом он так увлекался, что его совершенно не смущало мое присутствие, он «пел» и «пел». На моих глазах в очередной раз опровергалась «теория» или укоренившееся заблуждение о том, что люди выбирают похожих на себя, иначе, мол, все некрасивые остались бы дома и т.д. Черта с два! Бред все это. Они остаются с обеих сторон дома, а за красивых так и идет война. Я, в отличие от моего приятеля, был психологически вполне здоров, искренне ни на что не претендовал в данной ситуации, и мне стало очень весело. В зеркале заднего вида было видно, как он, рассказывая о своих уникальных открытиях в области медицины, пытается положить руку на колено Гали, а она очень настойчиво, но не грубо кладет его руку туда, где она была, бросая одновременно вопросительные взгляды с чуть иронической улыбкой в мою сторону. А что я? Я все ей рассказал в самом начале и, если она не довольна, то в любой момент может покинуть нас, но она упорно этого не делала, но одновременно не соглашалась его красную и пухлую руку держать у себя на колене. А он, кажется, был этим недоволен. Сам уже поверив во все то, о чем он рассказывает, и во все свои «открытия», как после всего этого какая-то девчонка не соглашается уступить свое хоть и красивое, но все-таки колено такому человеку? Видимо, он упорно сам себе задавал этот вопрос, и никак не мог найти вразумительного ответа. Похоть затуманивает мозги и делает человека еще глупее, чем он есть на самом деле. Вначале я еле сдерживал смех, видя в зеркале этот чудовищный контраст во внешности, да и в возрасте моих «пассажиров», но потом мне стало жалко моего приятеля, и я задумался о том, что, может быть, у него было бы больше шансов, если бы он вел себя иначе, солиднее что ли, не хватался бы. Вероятно, нет - шансов все равно бы не было. Анализирует ли он свои поступки, и каково ему потом? В этих раздумьях и уже не слушая доктора, доехали до ресторана «Пекин».
Все заказали одинаково какое-то первое блюдо и салат из капусты и перцем, я взял вырезку с луком, а Галя с Аркадием вырезку с грибами, и отдельно все взяли рис, они еще заказали вина. Я помню это потому, что я много лет работал рядом, еще в те времена, когда там находился театр «Современник», еще до их переезда в здание кинотеатра «Колизей. И мы в «Пекине» почти ежедневно в обед ели комплексные обеды и знали, что экзотическими блюдами увлекаться не
стоит, и я знал примерно все «съедобные» блюда, поэтому сам не увлекался и другим не советовал. Я пил только воду, а ребята, и надо сказать, не без удовольствия пили вино. Аркадий возбужденно, в ожидании чего-то неизведанного и неизвестного, о чем-то рассказывал, больше, конечно, о себе; после вина, наконец, разговорилась и Галя. Она рассказывала о своей учебе и о том, как после непоступления в Щукинское или в ГИТИс она попала в Ленинград и что она пытается перевестись в Москву и т.д. Аркадий, естественно, тут же предложил свои услуги и обещал завтра же позвонить ректору, хотя, если и были какие-то связи в этих заведениях, то они были отнюдь ни у него, а у меня, но я молчал. Когда Галя ненадолго вышла, Аркадий выразил мнение по поводу того, что наверняка она девушка легкого поведения. Я возразил ему. «Видишь ли», -продолжал он, - в отличие от тебя, верующего в то, что все женщины порядочные, я как врач без эмоции могу еще логически рассуждать. Ведь она сразу согласилась на наше предложение, хотя видела нас впервые.» «Ну, во-первых, она согласилась не на наше предложение, а на мое, - сказал я и хотел продолжать, но Галя вернулась. Аркадий тут же сказал, что мы говорили о том, какая она замечательная девушка. Если честно, я уже был на грани и еле сдерживал себя, чтобы не обрушиться на него. И бросил бы всю эту неприятную для меня ситуацию беззастенчивого лицемерия и уехал, но мне надо было его машину поставить к его дому и забрать свою и поэтому сдерживал себя. Мы закончили обедать и до начала сеанса еще было достаточно времени, и я решил вернуть книгу «Импрессионисты» моему замечательному другу, скульптору Сафарову, у которого мастерская была во Вспольном переулке. Я выехал на Садовое кольцо с намерением развернуться над тоннелем под Калининским проспектом. Когда мы проезжали Американское посольство, Аркадий стал требовать, чтобы я остановился. Он хотел показать Гале автомобиль «Форд Капри». Ведь вроде мифический контейнер уже пересекает Атлантику. Правда, почему именно «Форд Капри», я так и не понял, к тому же он плохо разбирался в автомобилях. Я не стал останавливаться и не стал ничего говорить, просто молча доехал до мастерской, оставил их в машине, заехал, отдал книгу и затем, не произнеся ни слова, доехали до «Ударника», и впервые замолчал и Аркадий, видимо почувствовал, что я могу и сорваться.
В подвальной этаже этого кинотеатра была какая-то фотовыставка. Мы разбрелись и стали смотреть выставку, правда слово «разбрелись» в той ситуации плохо подходит, ибо Аркадий не отходил от Гали ни на шаг. Когда раздался звонок, Аркадий подошел ко мне, отдал мне билет Гали и забрал два билета и попросил, чтобы после фильма я предложил Гале поехать к нему домой. «И не подумаю», – сказал я, - «и более того, если ты будешь вести себя так глупо, то я оставлю вас и уеду». «Это ты ведешь себя глупо», - сказал он и удалился.
Фильм был очень веселый. Один из главных героев, я бы даже сказал, главный герой (по замыслу сценариста – отрицательный) делает гениальные изобретения. Чтобы насолить своему очень посредственному, но везучему и «гламурному» сопернику, он из-за каких-то мелких глупостей периодически терпит неудачи, и все его злодеяния оборачивались против него и в пользу его соперника – красивого болвана. Авторы фильма, вероятно, хотели доказать, что злодей и гений вполне совместимы. Не знаю о гениальных открытиях Аркадия, но по глупостям он мог бы посоревноваться с этим персонажем. После фильма, не посоветовавшись, я взял курс к дому Аркадия. Ни вопросов, ни возражений не было. Уже было довольно поздно, «вечерело» уже давно. Доехав до дома профессора, я поставил машину, отдал ключ, и хотел сразу уехать, и возникла какая-то неловкая пауза, и, пожалуй, он был бы рад моему отъезду, но не был уверен, что Галя не уедет со мной, несмотря на большую «работу», которую он, вероятно, уже проводил. Зная его, я мог догадаться, в каком ключе он мог уговорить ее. Тогда видеомагнитофоны были большой редкостью, он мог предложить какой-нибудь просмотр, а затем такси за его счет, если я не захочу смотреть и уеду и т.д.. Галя бросала в мою сторону вопросительные взгляды, и он стал
уговаривать меня подняться попить чайку, чего-нибудь посмотреть, и я согласился, поскольку, если бы я уехал, то Галя наверняка уехала бы со мной, а такой вариант развития событий меня не устраивал по многим причинам. У Аркадия были большие запасы спиртных напитков. Он собирал различные редкие для нашей страны напитки. Ему это было легко делать, поскольку ему, как врачу, преподносили много этого добра, да и все опустошенные красивые тары наполнялись его другом Артемом разнообразными напитками. Тем более недостатка в медицинском спирте не было. Это были, так сказать, «возобновляемые источники». Аркадий щедро расставил на столе целую коллекцию разнообразных напитков, занял почти его половину. У Гали глаза сияли, видимо, она ничего подобного не видела. На столе появились так же фрукты и бутерброды с колбасой и сыром, которые сделала Галя. Аркадий поставил какой-то фильм, и мы сели за стол. Надо сказать, что все фильмы у него были однообразно эротического направления. Если не выразиться еще круче. Искусство Ф.Феллини, И.Бергмана и других великих мастеров экрана его не интересовало. Выражение лица Гали необыкновенно потеплело, они с Аркадием, видимо, не без удовольствия поглощали влагу, чуть чаще и больше, чем следовало бы, особенно Галя. Только теперь я понял, что умный и наблюдательный Аркадий еще тогда в «Пекине» заметил этот взгляд Гали, когда принесли вино и наверняка еще в кинотеатре рассказывал ей о своей коллекции. Я не знал, как разрулить эту ситуацию, поэтому решил выпить вина и подождать. Я не стал увлекаться заморскими напитками, как они, и пил грузинское вино «Тетра». Дальше сидеть с умным видом, ничего не пить и напряженно размышлять уже было неприлично.
Было уже очень поздно, и мы слегка утомились, и Аркадий предложил нам остаться. Как ни странно, Галя согласилась, но сказала, что ей надо позвонить, чтобы дома не волновались. Мы посидели еще некоторое время, снова пили, но Галя была абсолютно трезва. Предложив нам остаться, хозяин никаких предложений нам по нашему размещению на ночлег не делал, он был взволнован, и голос его звучал как-то странно, все время меняя звучание и тембр. Квартира его была маленькая. Он получил ее недавно после развода с женой. Фактически это была однокомнатная квартира, но к основной комнате примыкало темное небольшое помещение в виде ниши, где он утроил себе кабинет. В этом помещении была узкая тахта и рабочий стол и книжный шкаф, а в гостиной еще был диван. Не дождавшись от него никакого предложения, Галя почему-то обратилась не к нему, а ко мне с вопросом: «А где я буду спать?». Я понял, что переадресовать это вопрос к «невменяемому» хозяину нет никакого резона, постелил ей на тахте в «кабинете» постель, дал ей чистое полотенце и пожелал ей «спокойной ночи», а сам, оставив диван хозяину, сел в кресло, положил ноги на стул и приготовился к нелегкому сну. Галя задвинула шторку и тоже, вероятно, легла. Аркадий то наливал себе что-нибудь и пил, то уходил на кухню, в общем, он был чрезвычайно растерян, и я не знаю, чтобы он предпринял, если бы не было меня. Обращаясь к нему, я сказал; «Может быть «гостеприимный» хозяин успокоится и, наконец, ляжет спать? Он постелил постель на диване, выключил свет, обращаясь ко мне очень странным голосом кастрированного, сказал: «Ложись на диван, а сам уже в темноте пододвинул кресло к тому месту, где за шторой предположительно должны были быть ноги Гали, приподнял штору и положил ноги к ее ногам. И началось такое интенсивное дыхание с дрожью, со звуковым сопровождением в ночной тишине, что это было ужасно противно и не поддавалось никакой логике. Во всем этом чувствовалась какая-то патология. Но Галя молчала, и никаких протестов с ее стороны не было. Я понял, что все мои обязательства выполнены, все лимиты порядочности с моей стороны исчерпаны, и принял решение немедленно покинуть этот дом. Я вышел в прихожую, закрыл дверь в гостиную, оделся и тихо, насколько это возможно, закрыв входную дверь, удалился. Размышляя о произошедшем, я сел в машину, в бардачке нашел какую-то таблетку, которая будто бы нейтрализует запах спиртного. Когда я только тронулся с места, чтобы
выехать со двора, дверь подъезда открылась, и навстречу побежала полуодетая, босая Галя, в руках она держала одежду и туфли. Я остановился. Она, тяжело дыша, села в машину. Мы не разговаривали, я только поинтересовался местом ее жительства. Она жила недалеко от метро Академическая. По дороге я вспомнил случай, когда однажды я так же ночью уехал от Аркадия. Но тогда все было совершенно по-другому, очень весело. Тогда я лег на ту же тахту, на которой лежала Галя, а Аркадий - со своей знакомой, которая позже стала депутатом Московского Совета, легли на диван. Аркадий долго и очень смешно склонял ее на что-то нетрадиционное в связи с тем, что она, видимо, была не совсем здорова. Она ни в какую не соглашалась и говорила, что не желает и не умеет. Они говорили очень тихо, но я все слышал и еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, я даже кусал подушку. Когда она в очередной раз сказала, что она не умеет, он очень серьезно сказал ей: «Я тебя научу, любимая, и ты будешь лучшей м….. Советского Союза». Услышав название великой страны, я уже не выдержал и открыл «шлюзы».
Но тогда я уезжал в другом настроении, и всю дорогу эта фраза не вылезала из головы. Мы доехали до дома Гали, я остановился, и она молча смотрела на меня и видимо ждала от меня каких-нибудь предложений, но, не дождавшись, сказала: «Может быть, мы обменяемся номерами телефонов?» Я сказал, что это было бы неправильно и некорректно, и что знакомство с ней была не моя идея. Она поблагодарила и ушла. Наконец, я добрался до своей постели, но, увы, спать уже не было никакого смысла, уже было светло и в десять утра у меня был приемный день. Я лег просто отдохнуть и стал размышлять о прожитом дне и, к счастью, проснулся от телефонного звонка без чего-то девять. Ужасно хотелось спать, но, пересилив себя, я принял почти холодный душ, выпил чашечку кофе и поехал на работу.
У моей двери уже было много народу. Это были или проектировщики, или заместители по строительству разных министерств или главков, и они приходили, чтобы согласовать какие-нибудь вопросы по строительству или по проектированию, и почти все хотели в чем-то обмануть, кроме женщин-проектировщиц, которые всегда честно и лаконично излагали суть вопроса. Я всегда в работе предпочитал именно их, которые всегда более ответственно и честно подходили к работе, в отличие от ленивых и амбициозных мужчин, у которых мирно сосуществуют мания величия и комплекс неполноценности. А отсутствие таланта или способностей в сочетании с выше- перечисленным качеством в итоге нередко делает их форменными сволочами. И я знаю, что, прочитав эти строки, они не обидятся на меня, посчитав, что это к ним не относится. Что это не про них. Настроение было не очень, на протяжении всего приема из головы не выходил вчерашний день, переходящий в утомительный и неприятный сегодняшний.
Прошло несколько дней, мы с Аркадием не созванивались, я вообще решил ему больше не звонить и прекратить всякое общение с ним. Быть участником несвойственных для моего понимания жизни и характера эпизодов, мне было неприятно и продолжать подобные отношения значит не уважать себя. Я был на работе, позвонил мне Рудольф Сафаров и попросил меня приехать к нему в мастерскую, если это возможно. Просьбу свою он обосновал тем, что ему необходима моя консультация. Тогда он работал над памятником вождю мирового пролетариата, который, по-моему, до сих пор «украшает» г. Магнитогорск. Пробок тогда не было и я быстро доехал. Дверь была открыта, впрочем, она у него и не закрывалась. Войдя, перед моим взором открылась совершенно неожиданная картина. Подперев свою красивую и длинную ногу о станок (на котором стоял гипсовый гордый В.И.Ленин в масштабе 1:5 в центре зала), с гитарой в руках стояла Галя и пела песню из репертуара Э.Пиаф («Падам, падам»), напротив сидели Рудольф с женой Евгенией и почему-то плакали. Я сел рядом с ними, а Галя не прервала пение. Вначале я был сильно удивлен и растерян, но потом я вспомнил, что вместе с ней и Аркадием я подъезжал
сюда. И это была единственная зацепка, за которую Галя могла зацепиться, поскольку обо мне она ничего не знала. Кроме скульптуры Ленина (высотою примерно 3-4 метра) и красивой ноги Гали на столике возле вышеупомянутой ноги стоял фужер красного вина. Закончив песню, не меняя позы, она пригубила вино и спросила, чтобы еще они хотели, чтобы она спела? Пока Галя ждала заявок слушателей, супружеская пара, взахлеб перебивая друг друга, расхваливали певицу и говорили, что ничего подобного они не слышали и т.д. и т.п.
Евгения спросила, не желаю ли я услышать что-нибудь в исполнении Гали, но я воздержался, ссылаясь на то, что я не знаком с ее репертуаром. И как потом выяснилось, репертуар у нее был весьма разнообразен: от русских романсов до модных и любимых в то время песен, в том числе и тех, которые в то время исполняли зарубежные певцы.
Пела она долго и душевно, голос у нее был мощный и красивый. После каждой песни она пила вино маленькими порциями из довольно внушительного фужера и пела до тех пор, пока вино в фужере не кончилось. Она подсела к нам и, обращаясь ко мне, сказала, чтобы я не очень сердился на нее за этот ее визит. Я промолчал, но Рудольф с женой почти хором говорили ей: «да что вы, что вы, даже очень хорошо, что вы пришли» и что они очень благодарны ей за этот визит. Мы с Галей все-таки обменялись номерами телефонов, и, когда она уже собралась уходить, Евгения поинтересовалась, может ли она перед уходом спеть «Хава нагила», если ей это, конечно, не трудно. Галя это сделала так блестяще, что я подобного исполнения больше не слышал. Она ушла, супруги вышли ее провожать и долго их не было, когда вернулись, из их разговоров я понял, что мне не надо уже ничего им рассказывать, это уже сделала Галя до моего прихода.
После ухода Гали Женя и Рудольф были задумчивы, за это короткое время Галя сумела их очаровать. Я не знаю, о чем она им рассказывала, но в тональности их разговора со мной что-то поменялось. По их отдельным фразам или репликам я чувствовал какой-то упрек в мой адрес. Впрочем, не трудно было догадаться, что им не нравится мое «холодное» отношение к девушке, которая им так понравилась, и которая так неожиданно оказала на них столь сильное эмоциональное воздействие. Это состояние у них продолжалось, и я решил их оставить с этим, чему они совершенно не противились. Проходили дни, и я, естественно, не звонил Гале, и, надо сказать, и не собирался, между тем молва о ней ходила в наших кругах, и многие меня спрашивали, где эта красивая девушка, которая по рассказам, так замечательно поет? Вопрос меня раздражал, и я отвечал, что я не знаю, где девушка, о которой они спрашивают. Я не кокетничал, дело в том, что я никак не мог встряхнуть с себя «неуютное» настроение и раздражение того дня, мне было не по душе, что я был невольным участником примитивного «спектакля». Я был молод, горд и упрям, и, как вы уже вероятно поняли, глуп.
В те времена по московским и подмосковным ресторанам перемещались группы невероятно богатых людей по меркам того времени. Их тогда называли «цеховиками». Они в основном были выходцы из Закавказья, Северного Кавказа, Абхазии и Средней Азии. Я знал некоторых из них, но с ними общались в основном некоторые из моих друзей-скульпторов, художников и представителей других профессий. Но почти все они были довольно заметными людьми. Цеховикам очень нравилось в процессе различных вечеринок в ресторанах представлять их другой менее заметной публике, обязательно называя их должности, положения и преувеличивая другие их заслуги перед советским отечеством. Это подчеркивало их значимость, им льстило то, что такие «заметные» люди общаются с ними на равных, а «заметным» давало возможность хорошо посидеть и пообщаться между собою и, наблюдая за поведением людей, очень непохожих на них.
На улице Горького жила дама, ее звали Амалия. У нее была красивая дочка, звали ее Элеонора. Квартира Амалии была вроде клуба для «цеховиков», они там встречались и, вероятно, разрабатывали различные концепции своей очень опасной для того времени деятельности, а Амалия, по-моему, была вроде «отдела кадров» и координатором. Как-то позвонил мне мой приятель-режиссер (которые уже давно живет в Америке) и сказал, что нас на завтра приглашают в ресторан в качестве «дегустаторов». Произошел великий спор между сухумскими и ташкентскими цеховиками на предмет того, чья баранина вкуснее: абхазская или узбекская, и нам, как бы «независимым экспертам», придется рассудить их. Я сказал приятелю, что я и так знаю, что абхазская вкуснее, ибо узбекская имеет сильный специфический запах, если не выразиться еще крепче, и по этой причине, я выразил сомнение относительно моего присутствия на этом мероприятии. Но мой приятель сказал, что Михаил специально прилетает из Сухуми и просил, чтобы ты обязательно присутствовал, ибо он считает, что именно у тебя самый неиспорченный вкус, не перемешанный с алкоголем.
Меня совершенно не вдохновляла подобная перспектива, и я для себя решил, что мне там делать нечего. И тут мне позвонил еще один мой знакомый, очень известный хирург, и от имени Михаила передал то же самое. Дело в том, что с этой категорией людей (цеховиков) у меня не было никаких прямых контактов, с ними я общался исключительно через моих друзей. И если я посещал изредка какие-нибудь мероприятия с участием этой публики, то исключительно для того, чтобы общаться с моими добрыми друзьями, которые вместе редко собирались. Но в отличие от них, добросовестно и с юмором довольно часто играющие роль «свадебных генералов» за чужой счет, а брать на себя эти расходы было нереально, они были астрономические, поскольку заведения, в которых они устраивали эти «гуляния», закрывались для посторонних посетителей. И если бы я даже попытался расплатиться за всех, то никто бы не позволил, ибо это был для них спектакль, в котором они играли главные роли, роли кормильцев «бедной» интеллигенции. Как-то один из них спросил меня: «Вы занимаете довольно высокую должность, вы наверно очень богатый, сколько же вы получаете?» Я ответил, что да, я не беден, оклад у меня 340 рублей плюс 60 рублей надбавка. – Да, продолжал он, четыреста рублей в день – это не очень много, но и не мало. Позже эту историю они пересказывали друг другу не раз, и это вызывало всегда веселье. Спрашивающего звали Володя по прозвищу «Фантомас», позже во времена Андропова его посадили на 12 лет за то, что из списанных ткацких станков он наладил производство довольно неплохой джинсовой ткани и пошив из нее костюмов. Мне рассказывали, что он просидел довольно долго и вышел оттуда больным и пожилым человекам в то время, когда шло массовое воровство всей государственной собственности людьми, которые ничего не собирались налаживать и производить.
Однако пора вернуться к приглашению. Друзья меня уговорили пойти, тем более собиралась очень внушительная компания «наших», будем честными, назовем вещи своими именами, «халявщиков». Нам предстояло отведать и оценить достоинства баранины столь далеких географические регионов, но близких по духу группировок цеховиков, которые привезли этих несчастных животных в столицу, чтобы совершить один из семи смертных грехов – чревоугодие. Я не знаю, случайно или нет, но вечером позвонила Галя и просила встретиться на следующий день. Когда я спросил о предмете нашей возможной встречи, она сказала, что она просто хотела бы пообщаться. Посоветовавшись с друзьями, я перезвонил ей и пригласил ее с гитарой на это известное мероприятие.
Я не помню, как тогда называлось заведение на пересечении Дрогомиловской улицы и Кутузовского проспекта, стеклянное двухэтажное длинное сооружение, то ли ресторан, то ли
кафе, но помню прозвище директора - «пиндос», откуда оно прилипло к нему, я не знаю. Когда мы подъехали, почти все уже были в сборе, на втором этаже были накрыты вереницы столов буквой П. Не было ни салатов, никаких других «отвлекающих» блюд, были только 3-4 различных блюда из баранины и, естественно, были обозначены места их происхождения. Это изобилие повторялось через каждые, условно, шесть мест, и кроме этого на каждом столе было множество грузинских вин, таких как Тетра, Твиши, Хванчкара и Киндзмараули. И Михаил из Сухуми привез замечательное домашнее вино, оно было разлито в графины. Все условности, придуманные людьми по поводу того, что с мясом только красное и т.д., там не соблюдались, и мне кажется, это правильно.
Я не являюсь мастером описания различных блюд и застолий, да и описания чего бы то ни было другого и не буду этого делать, но могу сказать твердо и уверенно: там не было баранины из Средней Азии. Я не знаю, откуда привезли уважаемые господа-узбеки этих бедных баранов, но точно не из Узбекистана. В отличие от них Михаил точно привез их из Абхазии. Изобилие напитков и еды радовало глаз и согревало душу нашей замечательной «интеллигенции», и тосты стали литься каскадом. Они были примерно по смыслу и характеру похожи на те тосты, которые наш бывший мэр произносил в честь дорогого Тельмана, но в отличие от дорогого Тельмана цеховики были более скромны и воспитаны, и еду, не меняя ложки, не совали в рты своим гостям, и к своим гостям относились с большим уважением. И в отличие от гостей дорогого Тельмана, которые раболепно глотали все, что суют им в рот, не меняя прибора, гости цеховиков за такое могли бы дать и по морде.
Все было очень вкусно, и отличить кавказскую баранину от «узбекской» не было никакой возможности, и все тосты потом сводились к тому, что отдавать предпочтение еде, которая подана добрыми и щедрыми руками невозможно и, похоже, такая постановка вопроса нравилась всем сторонам. Они ребята умные и, вероятно, был просто такой сценарий, и не было никакого «узбекского барана». Для них это была игра, они так жили.
Вскоре все забыли о предмете сбора и наслаждались вкусной едой и напитками. Особо рьяно все налегали на домашнее вино.
Я в третий раз видел Галю, но впервые я заметил, что при виде вина выражение ее красивого лица меняется: щечки чуть-чуть краснеют, а глаза не то что улыбаются, они смеются. В отличие от других женщин и девушек она вела себя очень скромно и разговаривала только тогда, когда к ней обращались, и несмотря на немалое количество выпитого вина, она это делала незаметно и как-то красиво, она была абсолютно трезва. Чувствовалось, что она очень нравилась мужской части публики, и я не знаю откуда, но почти все знали о ее вокальных способностях. Я только двоим моим друзьям, которые там присутствовали, рассказал об этом по телефону, когда собирался ее пригласить на этот вечер. Включили какую-то музыку, которую можно было бы обозвать как грузино-армяно-еврейский шансон, и под эту музыку умудрялись еще и танцевать. Несколько человек пригласили на танец Галю, предварительно почему-то попросив разрешение у меня, и во время танца вели себя вполне пристойно. Уже была глубокая ночь, музыка многих утомила, и поступило предложение отдохнуть от нее, выпить, поговорить. Женщины были против. Они были за продолжение танцев, но цеховики – народ не очень покорный, они легко одержали верх. Были снова тосты, которые произносили в основном приглашенные гости. Они восхваляли таланты и способности деловых людей, умеющих хорошо работать, зарабатывать и жить и т.д. Я не знаю, сколько было этих несчастных баранов, но еду все время подавали, только что приготовленную. Очень вкусное блюдо было из потрохов, поедая которую, у меня не выходила из головы песня нашего великого певца и поэта: «Потом у них была уха – И заливные потроха, - Потом поймали жениха – И долго били…»
Но тут к счастью никто никого не собирался ловить и бить, напротив, была вполне
доброжелательная обстановка, и у всех было превосходное настроение. И в этой обстановке у некоторых возникла идея попросить Галю спеть, все мужчины с энтузиазмом поддержали идею, женщины молчали. Галя сразу согласилась, мне пришлось идти за гитарой в машину. Галя пела до утра. Я бывал на подобных мероприятиях много раз, и где выступали более именитые и профессиональные исполнители, но я впервые присутствовал в подобной ситуации, когда столь разнообразная публика сидела так тихо и так долго. Галя выполняла почти все просьбы слушателей, даже узбеков. Разнообразие репертуара поражало, но самое неожиданное и поразительное для меня произошло гораздо позже и в другой раз и в другом месте, и, может быть, я об этом расскажу позже. Я больше никогда не слышал, чтобы так душевно и мастерски исполняли песни великого Александра Николаевича Вертинского. Растаяли сердца и у женщин, бросающих вначале в сторону Гали не очень доброжелательные взгляды, а теперь у некоторых глаза были мокрые. Поражало то, как такая молодая и красивая девушка успела выучить так много песен и тому же так мастерски играть на гитаре. Она закончила петь, было тихо, один из мужчин, вероятно, кое-что понимающий в музыкальных инструментах, взял ее гитару в руки, внимательно рассмотрев ее, сказал: -«Вы заслуживаете гораздо лучшего инструмента». «Да, - ответила Галя, - я мечтаю заказать себе гитару. Меня подозвал в сторону Михаил и спросил: Не буду ли я против, если они дадут деньги Гале на новую гитару? Я сказал, что Галя – студентка и это ее профессия, вы предложите ей, если она согласна, то ради бога. Позже подошла Галя и спросила, удобно ли брать деньги у них на гитару? Я сказал коротко- удобно!
Мне не понравилось, что все обращаются ко мне с этим дурацким вопросом. Мне предлагали оставить машину у ресторана и везти меня с Галей домой, но я отказался. Я довез Галю домой, она взяла из сумки конверт, открыла и испуганно воскликнула: - Они, наверное, ошиблись, тут не на гитару, а на автомобиль, давайте вернемся. - Успокойтесь, - сказал я, -
эти мужчины не ошиблись, что касается денег, тем более вы их заработали вполне заслуженно и это для них небольшие деньги, они очень серьезные и деловые люди. А вам эти деньги совсем не помешают.
Мы попрощались, и я опять приехал домой утром, но на сей раз было воскресенье.
Ранее я уже говорил, что Галя училась актерской профессии в Ленинграде, во всяком случае, она об этом говорила, и часто уезжала туда. И как-то она сказала о своем желании перевестись в Москву, и разговорах я иногда упоминал об этом, и среди моих друзей было много серьезных людей, которые предлагали свою помощь в этом вопросе, но Галя дальше старалась не развивать эту тему. Но люди, очарованные ее пением, продолжали предлагать свою помощь. На улице Воровского (теперь эта улица – Поварская), на мансардном этаже находилась и находится мастерская моего друга, талантливого скульптора Размика Мурадяна, на том же этаже несколько мастерских известных художников, в том числе Бориса Мессерера, где они творили вместе с замечательной Бэллой Ахмадулиной. А в подвале этого дома в то время находился считающийся тогда «авангардистским» театр Васильева.
В этих мастерских тогда собиралось очень много известных людей. В мастерскую моего друга часто приходила певица, которую позже почему-то обозвали Примадонной, я несколько раз ее там видел, тогда она была молодая и симпатичная и в основном говорила она, и в основном только о себе, хотя там часто присутствовали люди, которым тоже было что сказать. Я даже один раз повез ее в район Ждановская, там она по-моему жила, по дороге она рассказывала о своей маленькой дочке и о том, что хочет переехать куда-то поближе к центру. И как-то она пришла с молодым человеком, который, по-моему, переработал то ли музыку к песне «Арлекино», то ли слова. Мне даже не интересно выяснять это, но я об этом вспомнил потому, что он назвал Таривердиева бездарем, а Размик был другом Таривердиева, кроме этого мы Таривердиева считали уникальным музыкантом. Завязалась словесная перепалка, а Размик был здоров и весьма силен. И мы с ней спасли руководителя каких-то серых «веселых ребят» от очень сильной физической расправы. Правда в споре она была на нашей стороне.
Я никогда не интересовался их отношениями, но они явно симпатизировали друг другу. Я вспомнил ее из-за одного курьезного случая. Как-то она оставила целую кипу своих фотографий, а мой друг по каким-то причинам не успел их рассмотреть. На следующий день он приехал с женой, тоже скульптором, красавицей Наталией в мастерскую и приступили к своим работам. Он тогда лепил бюст Ленина по фотографиям, правда, если он узнает, что я об этом пишу, обидится. Они
все попрятали все следы, упоминающие эту личность. И говорят, что они никогда Ленина не лепили, ну да ладно. Хотя я это считаю величайшей несправедливостью, поскольку именного его памятники и портреты принесли миллионы и долгую безбедную жизнь многим советским скульпторам. Так вот, он лепил портрет вождя и одновременно извергал звуки, отдаленно напоминающие «Арлекино», с любопытством рассматривая фотографии будущей «примадонны», чувствуя свою полную безнаказанность, но фраза Натальи жестко оборвала его «праздник души», она сказала: «Что эта б...дь успела побывать и фотографии оставить?» Она увидела отражение фотографии в стекле. Этот эпизод не имеет отношения к моему рассказу, но пока о нем я рассказывал, в голове промелькнула мысль. Что, если бы Галю и будущую «примадонну» разместили бы на разных концах какого-нибудь большого помещения, а по середине размещалась бы публика, и они начали бы петь, то за очень короткий период времени «примадонна» созерцала бы только спины. По всем параметрам: по красоте, по мощи голоса, по репертуару и по всем остальным параметрам, Галя превосходила, кроме вероятно амбиций и ума.
Позвонил мне мой друг и сказал, что в его мастерской собираются снимать несколько эпизодов художественного фильма с участием Л.Куравлева в главной роли, а ему предлагают играть роль скульптора, но поскольку у него нет никакого желания, он уговорил режиссера снимать Галю в этой роли, тем более она будущая актриса, и заодно она познакомится с Куравлевым и с другими.
Почему бы не помочь студентке, тем более такой талантливой – добавил он. Я сказал, что это очень хорошая идея. В назначенное время мы приехали в мастерскую. За большим столом в первой большой комнате уже сидел Куравлев и еще несколько человек. Мы познакомились, Галя, видимо, сразу понравилась, но у них почему-то были растерянные взгляды, видимо, они думали о соответствии столь молодого образа к задуманной роли. В большом рабочем зале под руководством какой-то строгой дамы несколько рабочих по разрешению хозяина передвигали скульптуры, они готовились к съемкам на следующий день. Я оставил Галю и уехал, она должна была познакомиться со всеми и побывать в атмосфере творческой мастерской, и на следующее утро перед съемками хозяин мастерской должен был чуть-чуть поработать с ней, чтобы в ее движениях и имитации работы скульптора не было бы фальши. Она должна была с глиной в руках лепить и одновременно с кем-то общаться. В принципе все считали, что для начинающей актрисы это не трудно, и не должно быть никаких проблем.
Я уехал по делам, а когда вернулся, Галя и Леонид сидели за большим столом и беседовали, хозяина мастерской не было, а в большом рабочем зале, судя по шуму, шла подготовительная работа. Перед Галей на столе лежала целая гора металлических денег, то есть «мелочи». Вначале я увидел, но не обратил внимание на эту деталь, а потом мне стало интересно, и я поинтересовался происхождением и предназначением столь «значительного богатства». Понимаете, - начал Леонид – привезли зарплату, бумажных денег не хватило, и вот часть дали вот этой мелочью, а мне даже некуда класть. «И Леонид Вячеславович предложил их мне и я не отказалось», – сказала Галя. «Да, хорошо начинаешь свою возможную кинематографическую карьеру», - сказал я. Воцарилась тишина, и первым прервал ее Леонид: Понимаете, я подумал, что студентке более удобно нести такую тяжесть в сумочке, чем мне их фасовать по карманам. - Да ничего страшного в этом нет, Леонид Вячеславович, все в порядке – сказал я и, сославшись на занятость, уехал. Мне было очень неловко, что своей резкой реакцией я поставил в неловкое положение одного из самых талантливых и самобытных актеров. Мне не следовало так реагировать. Вечером позвонила Галя и пыталась подвести базу под свой поступок, говорила, что растерялась и не могла отказать, в общем пыталась оправдываться. - Галя, я вам не продюсер и не воспитатель, - сказал я, - и у меня нет никакого права осуждать вас, но мне кажется, что, когда человеку предоставляется шанс, то надо уметь этим правильно воспользоваться и не упустить его. Наличие внешности и таланта - это много, но недостаточно для успеха. - А я хочу, чтобы вы воспитывали и осуждали меня, - сказала Галя. - Видите ли, Галя, мне очень нравиться ваше пение, но я очень занятой человек, у меня очень тяжелая работа, и помимо этого у меня много забот и еще другие интересы, - продолжал я, - поэтому давайте не будем усложнять наши отношения. Это прежде всего нужно вам, вы делаете первые шаги в жизни, и вам совершенно ни к чему всякие душевные метания. Галя молчала, а я продолжал: - Ваше пение нравится многим в моем окружении, поэтому, когда возникает необходимость,
разрешите я буду давать ваш номер телефона, и если появятся интересные предложения, то вам решать: принимать их или нет. И не надо спрашивать у меня совета, я не хочу быть посредником. Если будет возможность, то я с удовольствием буду присутствовать. У вас все качества, чтобы добиться успеха, вы умеете оторвать людей от рюмок и тарелок, а это очень сложно. Это довольно нужная практика для начинающего артиста, для пробы «сил», но не стоит этим увлекаться. Я пожелал ей успехов, и мы закончили разговор, она больше ничего не говорила. На следующий день уже поздно вечером позвонил Размик и сказал, что из нашей хорошей идеи ничего не вышло, и что эта красивая и стройная девушка, которая, беря в руки гитару, завораживает целые залы, взяв в руки кусок глины, оцепенела и не могла вымолвить ни слова как судороге. И только в конце, когда я налил ей вина, она пыталась что-что изобразить. И несмотря на старания всех, на протяжении целого дня ничего не вышло, и что режиссер, наверное, уберет этот эпизод. По-моему, этот фильм назывался «Ты мне, я тебе», к сожалению, я его не смотрел. Проходило время, и я довольно долго не встречался с ней, но мне часто рассказывали, что она не без успеха выступала на каком-нибудь вечере, очень хвалили ее. Только однажды один архитектор насколько внешне интересный, настолько бездарный, который безуспешно пытался за ней ухаживать, сказал: «Как красиво она поет, особенно, когда выпьет». Я иногда замечал это, но впервые об этом я услышал от других. Хоть мне было неприятно услышать об этом именно от него, хотелось бы верить, что в его словах только доля правды.
Очередная встреча с Галей состоялась в ресторане «Иверия» в Голицыно. Я уже не помню, по какому поводу было эта многолюдное мероприятие, но оно было устроено по инициативе тех, которые материально были в состоянии устраивать столь масштабные сборища с закрыванием ресторана для посторонних посетителей с вечера до утра следующего дня, то есть - цеховиков. Галя появилась с моим знакомым режиссером Константином, и это для меня было довольно неожиданно, они направились ко мне, издалека я понял, что моего знакомого, которого я не видел давно, не устроит спокойное приветствие. Он обнял меня и говорит: «Ты извини, но я решил тебе сделать подарок, не спросив». И обернулся к Гале. Мы с Галей по инерции «изобразили» радость от встречи таким же способом. Она попросилась сесть рядом, я ничего не имел против, а Константин, удаляясь, продолжил свои приветствия таким же способом с другими. Люди здоровались, жестами на расстоянии выражали свою радость от встречи и рассаживались. Довольно приличная музыкальная группа очень тихо играла джаз с вкраплениями фрагментально-восточных мелодий.
Под общий шум появились Амалия с дочкой Элеонорой. Повторюсь, я не помню, по какому случаю было это собрание, но я помню, что очень часто пили за здоровье Амалии и ее дочки. Ораторы говорили о красоте Элеоноры, что было правдой, говорили о том, с каким блеском она окончила консерваторию, что вызывало кое-какие сомнения, один остряк-физик Сергей укрепил эти сомнения, сказав не очень тихо своей жене: «Элеонора скоро войдет в книгу рекордов Гиннеса, она единственная, кто, окончив консерваторию, не знает нот». Все проистекало как обычно в ресторанных гуляниях: люди ели, пили, разговаривали, разделившись на «островки», играла музыка, пел, и надо сказать, очень чувственно молодой человек, его звали Анатолий. Это был, тогда еще мало известный в широких кругах, великолепный исполнитель русского шансона Анатолий Днепров. После очередной, великолепно исполненной песни Анатолия, вдруг встала красивая Элеонора и объявила: «Все второе отделение буду петь я». Как же могло быть иначе, ведь она только что окончила консерваторию по классу вокала, положение обязывает. Ее объявление было встречено аплодисментами. Объявили перерыв, музыканты сели за стол, официанты суетились, кто убирал со столов, кто ставил чистую посуду и приборы, а люди кучковались, разговаривали, выходили на улицу, выходил и я, была красивая ночь со звездами.
После перерыва музыканты заняли свои места, Элеонора грациозно в красивом платье поднялась на подиум, долго возилась с микрофоном, не могла установить его по росту (она ростом была выше Анатолия), наконец, все было устроено, она обернулась к музыкантам, о
чем-то договорилась с ними, музыканты заиграли, играли долго, а «певица» молчала, в зале была тишина. Потом она снова поговорила о чем-то с музыкантами, они снова заиграли, но уже другую мелодию, но она снова безмолвствовала. И в этой неловкой ситуации Константин обратился к Сергею и говорит: «Наверное, она слова забыла» - «Нет, я думаю – мотив», - возразил ему Сергей. Переговоры Элеоноры с музыкантами повторялись многократно, но результат был тот же, потом она закрыла глаза, положила руку на лоб и изобразила что-то похожее на недомогание, подбежала мама и прервала «концерт». И тут Константин, обращаясь к Сергею, говорит: «Тебе не кажется, что она слегка глуповата?» -«Нет – говорит Сергей, слегка глуповат ты, а она чудовищная дура».
Вечер продолжался, с разных точек раздавалась фраза: «Хорошо сидим», музыканты играли, Анатолий снова пел, потом решили снова сделать перерыв. После небольшого перерыва у кого-то возникла идея попросить Галю спеть чего-нибудь. Музыканты с ухмылкой переглядывались. К этому моменту Галя опустошила не один фужер вина, и если раньше она выпивала маленькими глотками, то теперь эти глотки стали совсем не маленькими, но как не странно, она казалась абсолютно трезвой. Константин приволок откуда-то ее гитару и она начала петь, музыканты сидели недалеко, и ели, и пили различные напитки. Я не помню с какой песни она начала, но по завершению песни один музыкант произнес: «Однако». Я Константину говорю: «Налей в ее фужер вина и отнеси, положи рядом». Константин сделал это, и у Гали мгновенно изменилось выражение лица. Поднялся небольшой шум, и все обратили внимание на то, как Амалия с дочкой собираются уходить, несколько мужчин, в том числе Владимир и Михаил, пошли их провожать. Галя пела танго «Магнолия» А.Н. Вертинского и танго Scrivimi («если можешь, прости»), и каждый раз она пыталась завершить свое выступление, но народ требовал продолжения. Усерднее всех аплодировали музыканты. И несмотря на то, что люди уже устали и дело шло к глубокой ночи, все равно ее просили продолжения «банкета», и музыканты по очереди вернулись к своим инструментам и начали аккомпанировать. Потом снова начал замечательно петь Анатолий. Потом Галя, а потом они пели вместе. Музыканты импровизировали, они были в ударе и чувствовалось, что им это нравится, они играют для себя. И это продолжалось до утра.
Этот эпизод жизни – один из тех, который запоминается. После этого я Галю видел еще несколько раз, а потом следы ее затерялись где-то за рубежом. Я очень жалею, что не осталось у меня никаких ее записей, но остался у меня кусок-фрагмент ее разбитого гипсового скульптурного портрета. Каждый раз, когда этот фрагмент попадается мне на глаза, я вспоминаю одну странную песню: «Осталсяь у меня на память от тебя портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо». Услышав эту песню, один мой приятель возмущался: «Вот скотина, еще и не доволен, мне бы жена оставила на память портрет работы хотя бы Шилова!».
А Аркадия Сергеевича я не видел больше никогда. Он умер после тяжелой болезни года два назад, царствие ему небесное. Мне передавали, что он хотел бы, чтобы я навестил его, но этого не произошло.
P.S. Избавившись от всей старой гвардии членов Политбюро путем интенсивного «лечения», к власти в стране пришел очень загадочный и темный человек со столь же загадочными и темными намерениями по поводу судьбы и перспектив великой страны. Но груз этих с моей точки зрения не совсем праведных дел настолько сильно давил на него, что пошатнулось и его здоровье и вскоре умер и он, не успев завершить начатое. Быть может, в этом был и Божий промысел. Оставшиеся дезориентированные и растерявшиеся члены Политбюро на должность Верховного правителя назначили немощного, безобидного и больного старика, который вскоре тоже умер. Ю.Лоза в это день по телефону рассказал мне анекдот: «Директор телевидения объявляет: «Вы, конечно, будете смеяться, но Черненко тоже умер». Но его загадочный предшественник, хоть и не успел завершить начатое, но все-таки успел очень много сделать. Помимо задержания людей в саунах, кинотеатрах и в ресторанах, расправился со всеми своими
противниками во власти и посадил всех цеховиков, которым были тесны жестокие правила жизнеустройства того времени и которые, не воруя, пытались что-то сделать и что-то производить. Может быть они были не ангелами, но безусловно были очень инициативными и энергичными людьми, и почти все их главные организаторы были технарями с высшим образованием. Он расправился с ними почти так же, как В.И.Ленин с «кулаками». Ему совершенно не были нужны такие люди, он готовил фундамент совершенно для других дел. Он готовил комсомольских и партийных функционеров для продолжения задуманного. Поздние события показали, что его выдвиженцы были разрушителями. Но как оказалось, они были не только разрушителями, но и ворами. В отличие от других руководителей нашего государства он никогда не подвергался критике и осмеянию Западом, а его главного выдвиженца там боготворят до сих пор.
Почему я вспомнил обо всем этом? В начале или в середине девяностых годов я в какое-то время стал ходить в один и тот же кооперативный ресторан в районе Сретенки обедать. Однажды я попросил у официантки счет, но она сказала, что за меня уже расплатились мужчины, которые сидели за другим столом. Я подошел к ним, но знакомых среди них у меня не было. Я спросил, не перепутали ли они меня с кем-то? Но они сказали, что они меня знают, что работали у тех цеховиков и помнят вечера в ресторанах и особенно ту красивую певицу, которая была со мной. Они рассказали, что они все просидели в тюрьмах не такие, конечно, длительные сроки как их руководители, и о печальных финалах некоторых из них. Я не был в дружеских отношениях с ними, но мне было жалко их, себя, страну и всех тех трудолюбивых людей, способных что-что создавать, но таким людям не дано править. Почти всегда правят те, которые не могут творить, создавать, производить.