Был летний солнечный субботний вечер, в центре Москвы было немноголюдно, только в районе гостиницы «Националь» и «Интурист» начинали скапливаться молодые и в основном симпатичные девушки. Я ехал по улице Горького в сторону центра, теперь это улица Тверская, далее я повернул на Маркса (Охотный ряд) (тогда можно было) и, доехав до Калининского проспекта (Новый Арбат), я снова повернул направо и, проехав несколько сот метров по проспекту, повернул на Суворовский бульвар (по-моему, теперь этот бульвар Никитский). Сразу за Домом журналиста был длинный наполовину бесхозный двухэтажный дом. На втором этаже этого дома была мастерская талантливого скульптора Рудольфа Сафарова. Лет десять, может, двадцать тому назад этот дом снесли и построили шести- или семиэтажное здание, приблизительно повторив на первых двух этажах архитектуру того старого здания. Раньше его мастерская была в Вспольном переулке в отдельно стоящем одноэтажном доме. Но когда школе, которая выходит на Гранатный переулок и одновременно на Вспольный переулок, понадобился бассейн (там учились внуки В.В.Гришина, и не только), этот одноэтажный дом снесли в течение одной недели или одного дня, не помню, а скульптору дали второй этаж этого довольно запущенного дома. Кроме бассейна для школы по Гранатному переулку, напротив дома архитектора, строился жилой дом-трехлистник (как бы сейчас выразились – элитный дом), где один этаж был заложен выше, чем все остальные, и все знали, что этот этаж предназначается Генеральному секретарю ЦК КПСС, который так и не успел там пожить, но зато туда переехал «главный защитник Белого дома» еще до переворота 1993 года. Похоже, нам никуда не деться от переворотов. Разница только в том, что прежде побежденных расстреливали, а теперь они как-то договариваются, и те и другие живут неплохо. И как вы понимаете, в этой обстановке скульптурная мастерская, это возможное «гнездо» вольнодумцев, там просто не должна была находиться, и она, естественно, и надо сказать вполне заслуженно, была снесена. Таким образом, мой приятель оказался на втором этаже дома на бульваре в веренице неблагоустроенных многочисленных комнат, которые за короткое время были приведены в порядок. Где в стене обвалилась штукатурка, пятно закрывалось картиной; где на цветном фоне ватмана ставилась скульптура и т.д. Таким образом, применяя многочисленные художественные и бутафорские приемы, обходились без «евроремонта». Я это слово слышу уже два десятка лет, но никто не смог мне объяснить его значение.
Я остановился, и вы не поверите, до Кинотеатра повторного фильма у тротуара не было больше ни одной машины, сзади у Дома журналиста стояла пара машин. В мастерской было человек десять, и все оживленно обсуждали новую живописную работу моего приятеля. На антикварном столе, который хозяин нашел на какой-то свалке, стояли несколько бутылок разных спиртных напитков и скромная закуска. Работа, которую обсуждали, мне уже была знакома. Она полностью повторяла и по цвету, и по размеру известную работу В.Ван Гога «Спальня Ван Гога в Арли». Фактически это была копия за исключением двух деталей: на кровати, обернувшись в потрепанное одеяло, с босыми ногами сидел Ван Гог и смотрел на свою картину, которая была поставлена на стул, стоящий напротив кровати. Эти детали также были выполнены в стиле мастера. Кроме
этой картины все оживленно обсуждали цветной скульптурный портрет Ван Гога, также выполненный в стиле автопортретов самого художника. Фактически это была живописная скульптура, очень талантливо выполненная. Среди обсуждающих было одно юное, весьма необычное для Москвы того времени создание. Как позже я узнал, это была японская балерина, приехавшая на какой-то конкурс. Она была стройна и хороша, и лицо ее было очень необычно «разукрашено». Тогда слово «макияж» было знакомо немногим, в том числе и мне. Переводчица на очень плохом английском пыталась переводить некоторые с ее точки зрения интересные фрагменты разговоров. Вообще, слушать наших сограждан, плохо говорящих на английском, одно удовольствие – все предельно понятно. Хуже говорить на плохом английском с иностранцами, тоже плохо говорящими на этом языке, пожалуй, труднее для понимания только американский английский.
Едва неуловимый отпечаток доброжелательной улыбки на лице японки не менялся. Было не понятно, как она реагирует на «глубокие» мысли обсуждающих, к тому же плохо переведенные. Эти высказывания мне были совершенно неинтересны, мне было гораздо интереснее незаметно и ненавязчиво наблюдать за японкой. Кроме японки и переводчицы я почти всех знал. Представляя меня тем, которые меня не знали, хозяин мастерской сказал, что я самый талантливый в мире архитектор из ныне живущих, а может и не живущих. Я не стал с ним спорить, только сделал жест, который иногда делают в цирке после удачно выполненного номера: хлопнул обратной стороной ладони правой руки об левую и поднял согнутую в локте под прямым углом правую руку вверх, одновременно стукнув об пол правой ногой. После этого жеста все отреагировали кто смехом, кто улыбкой, у японки выражение лица не менялось. Среди присутствующих был один замечательный пожилой художник, который несколько лет по неизвестным для меня причинам прожил в Японии. Он пригласил японку в эту мастерскую. Фамилию этого художника, к сожалению, не помню, только помню имя Борис. Мы не были друзьями, но на многие вещи наши взгляды совпадали и мы относились друг к другу с симпатией. Когда все разбрелись по комнатам рассматривать различные работы, Борис подошел ко мне и сказал, что это он просил Рудольфа пригласить меня, и очень робко и осторожно стал раскрывать ситуацию.
Он сказал, что ему звонили из Японии и просили по возможности помочь японке ознакомиться с Москвой, с музеями и постараться держать ее в поле зрения. И поскольку по совокупности многих причин у него нет такой возможности, после раздумий он решил обратиться с просьбой ко мне. Он сказал, что я человек молодой, свободный и обеспеченный, и к тому же у меня автомобиль, и что он нисколько не сомневается в моей порядочности, и, если я соглашусь, он будет очень благодарен. Еще он сказал, что он долго раздумывал, и что другого более разумного варианта у него нет. А там, чем черт не шутит, вы молодые, вдруг понравитесь друг другу, тем более она собирается пройти какую-то стажировку в Большом театре. Я попросил его больше не мучиться с объяснениями и сказал, что я с удовольствием это сделаю, тем более у меня был небольшой перерыв в работе, и к тому же я не могу сказать, что выполню возложенную на меня миссию без удовольствия. Совершенно не к месту и не соответствующую моему
характеру и намерениям, мою голову сверлила навязчивая плебейская мысль про «козла в огород», и я никак не мог отогнать ее.
Сегодня упоминание автомобиля звучит довольно странно, но тогда наличие авто не было обыденным явлением. Балерина жила в гостинице «Космос», я жил в пяти минутах ходьбы от гостиницы. Дело шло к полуночи, но еще было почти светло. Я довез иноземку до гостиницы и показал место, где я буду ее ждать утром следующего дня. Дни летом длинные, и погода на редкость была замечательная, поэтому мы успели довольно много. Были в Пушкинском музее, в обед ели бифштекс с грибами в ресторане гостиницы Националь, потом я возил ее по Москве, включая знаменитую площадку на Ленинских горах с прекрасным видом панорамы города, а закончили день в ресторане Дома Архитекторов. Мы уже довольно сносно понимали друг друга, а когда не понимали, то переходили на «эсперанто», то есть подключали жесты. Следующий день планировался еще насыщеннее. Уже поздно вечером я позвонил Борису с «отчетом». Он был очень доволен и выразил сожаление по поводу того, что он уже не молод, а потом добавил, что и в молодости у него ничего особенного не было. Я, естественно, выразил уверенность в том, что у него все еще впереди, а он грустно добавил: скорее спереди, и то уже было. Следующий день мы начинали в Третьяковской галерее. Из тех 55-60 солнечных дней в году, которые выпадают на долю Москвы, уже целая неделя была настолько теплая, солнечная и не очень жаркая, что именно такие отрезки времени откладываются в памяти, когда люди думают о лете, и именно в такие периоды человек, особенно молодой, думает, что жизнь удалась. Планов было громадье, я четко знал, что мы выедем за город обедать, но долго никак не мог решиться, куда именно. Выбор обедать за городом не так уж и был велик. В те времена по пальцам одной руки их можно было пересчитать: ресторан «Русь» в Салтыковке; «Архангельское», где давали лосятину и даже медвежатину (правда совершенно было не понятно, в какие периоды истории и в каких краях обитали эти животные, и они ли были в тарелках); «Сосновый бор», по-моему, по Ленинскому шоссе; «Русская изба» по Рублево-Успенскому шоссе. Пожалуй все, во всяком случае других ресторанов за городом я больше и не знал, по-моему, их и не было, во всяком случае таких, куда можно было пригласить иноземок. Забегаловки, наверное, были. Только позже появились ресторан «Салтыковка» и «Иверия» в Голицыно. Все эти рестораны, конечно, прослушивались и просматривались. Помню, в ресторане «Русь пел некий Резо Халатов, а в «Сосновом бору», единственный ресторан, который работал до двух часов ночи, пела очень высокая и, наверное, симпатичная девушка, про которую говорили, что она отсидела в тюрьме за убийство собственного мужа. Репертуар этой дамы не помню, по-моему, она даже замахивалась на романсы, но а Резо Халатов, человек грузино-армяно-еврейского разлива, пел то, что теперь называется «шансоном», а может даже еще и круче.
Уже в Третьяковке я решил, что обедать мы поедем в «Русскую избу». Там, слава богу, никто не пел. Чтобы не возникло никаких неожиданностей и неудобных ситуаций, на всякий случай я позвонил и заказал столик. Почти всегда в этих ресторанах не было мест, и у входа всегда стоял «профессионал», который за несколько мгновений оценивал клиента безошибочно, поэтому там никогда не попадались «случайные» люди даже за
деньги. И если не попали бы туда, то больше не было никакого выбора, правда «Архангельское» было недалеко, но там обычно «профессионал» был еще круче. В «Русской избе» была очень простая кухня: похлебка, соленые огурцы, картошка вареная с селедкой, грибы в сметане, другие грибные блюда и многое другое в этом же роде, все то, что соответствовало названию ресторана. К моему стыду я никогда не умел рассказывать всякие подробности о различных блюдах, растениях, об охоте или рыбалке на различных птиц или животных и рыб, к тому же об их повадках. Болтать безответственно еще куда не шло, но писать об этом - это уже слишком. Когда мои друзья говорят мне: я прочитал твою книгу (естественно, про архитектуру) и буду с тобой спорить о каких-то моментах, то я всегда отвечаю, что я буду очень благодарен, если он это сделает, но только письменно, хотя бы на одной странице листа А4. Они всегда с энтузиазмом соглашаются, но еще никогда и никто не осуществил эту свою «угрозу». Поэтому я всегда по-доброму завидовал тем, кто с подробностями умеет описывать различные моменты нашего быта. Недавно мой знакомый, уже немолодой генерал-полковник Сергей Михайлович Смирнов подарил мне свою книгу, которая называется «Очерки комиссара крылатой пехоты», в которой есть глава «Жизнь и быт крестьянской деревни». Его всеобъемлющие познания этого быта поражают и восхищают. Или наш великий соотечественник Константин Алексеевич Коровин, которого вместе с Шаляпиным «доброжелатели» - революционеры выдворили из России, которую он безмерно любил (и все эти доброжелатели вместе со своими вождями даже не стоили его мизинца), находясь в Париже, и видимо часто голодный, с такой любовью он описывает свой быт в любимой России и в частности в Охотино. Все подробности о различных национальных блюдах, об охоте, о рыбалке и т.д.
Пора уже вернуться в «Русскую избу». Очень много было заказано, но не съедено, не потому что это было не вкусно, наоборот, это было вкусно, но много. Мои познания английского не позволяли мне узнать подробности о вкусах иностранки, тем более, мне кажется, что и ее познания не позволяли ей ударяться в подробности. Поэтому я выбрал вариант многообразия в надежде на то, что что-то из этого изобилия совпадет в ее вкусами, и это сработало. Я сознательно затягиваю время, поскольку я не знаю, как подступиться к той ситуации, в которую мы попали позже. Вернее я попал, ибо японка была очень пассивным участником этой ситуации, которую назвать трагикомичной можно с большой натяжкой, поскольку вначале для меня было больше трагедии, вернее только, а для пассивных участников и наблюдателей – это, конечно, была чистая комедия, о которой они наверное рассказывают часто. С вашего позволения я затяну еще чуть-чуть. После ресторана я планировал показать ей красоту Подмосковья и даже планировал поехать за Николину Гору, там на машине можно очень близко подъехать к Москве-реке, где очень сильное течение и приятно и безопасно купаться. Я даже купил ей купальник то ли в Барвихе, то ли в Жуковке. Я уже не помню.
Выйдя из ресторана, мы прогулялись по берегу Москвы-реки, и я спросил, не желает ли она искупаться, и рассказал ей о своих планах по поводу Николиной Горы. И только сейчас, по-моему, до нее дошло, с какой целью я покупал женский купальник. Она произнесла самую длинную фразу за все время нашего общения, периодически
показывая рукой круговыми движениями вокруг красивого лица, из которой я сделал вывод, что купаться она не желает по причине того, что она не хочет испортить свой замечательный макияж. А макияж был довольно странный, ни до, ни после такого мне не приходилось видеть. Границы цветов вокруг глаз, щек и другими элементами лица были обведены линиями. Этот прием часто применяется в живописи, особенно у импрессионистов. И надо сказать, что это было очень необычно и, может быть, даже красиво. У меня в багажнике было замечательное маринованное мясо, дрова, шампуры и даже кирпичи (для мангала), по этой причине я поменял планы и решил из западного Подмосковья, где было довольно многолюдно по берегам Москвы-реки, податься на север к многочисленным водохранилищам, где у меня было много изученных и излюбленных красивых мест. Там по многочисленным берегам почти никогда никого не было, но почти всегда на водном горизонте было много плавсредств, которые, не вступая с тобой в прямой контакт, тем не менее лишали тебя чувства одиночества и оторванности от мира.
Решение было принято и, выехав на МКАД, мы направились на север, далее повернули на Дмитровское шоссе и поехали в сторону области. Проехав канал и пост ГАИ, вскоре я увидел ориентир, где я очень часто поворачивал не проселочную дорогу и, проехав некоторое расстояние по ней и объезжая деревню по лесу, выезжал на красивый берег. Я очень хорошо помнил, что поворачивая с шоссе на проселок, был очень резкий спуск, а потом такой же подъем. В этом овражке всегда было грязно. На сей раз я растерялся – все было идеально ровно, я даже остановился, чтобы убедиться, там ли я повернул, но все правильно. Подумав о том, какие молодцы те, которые выровняли этот овраг, и в предчувствии прекрасного отдыха на берегу, я дал газу. Стартовав очень резво и доехав до того места, где раньше был овражек, машина перестала слушаться, остановилась и, о ужас!, стала погружаться в землю. Одновременно пошел очень сильный и характерный запах, и я понял - это не земля. Машина медленно продолжала свое погружение и остановилась, когда на боковых стеклах осталась светлая щель 10-15 см, но лобовое и заднее стекла были еще открыты, на них медленно наступала волна темной жижи, и вскоре лобовое стекло почти полностью погрузилось во мрак. К счастью, если конечно это слово уместно в данной ситуации, заднее стекло закрылось только сантиметров на пять, поскольку сзади был «берег», и этот вид на оживленную дорогу через заднее стекло давал надежду на «спасение». До меня только теперь стало доходить истинное положение происходящего и, несмотря на то, что я не люблю оттягивать трудные ситуации и всегда пытаюсь принимать какие-то решения моментально, тут я был растерян. И первое, что я предпринял - я почему-то включил щетки. Сделав очень маленькое отчаянное движение, они в бессилии остановились. Я посмотрел на свою спутницу, но с ее стороны не было никакой реакции, ее взгляд был устремлен вперед через ту щель, которая оставалась на лобовом стекле. До сих пор я не могу понять, что могло твориться в тот момент в ее голове. Мой мозг лихорадочно работал в поисках вариантов «спасения», и я начал действовать. Я перебрался на заднее сиденье, поскольку заднее боковое стекло было меньше «затоплено», и начал крутить ручку стеклоподъемника и полностью опустил стекло. Темная субстанция, надувшись под
давлением, совершила первое проникновение в салон в виде громадной «капли». Повернувшись спиной к потоку и просунув голову в щель, задев затылком жижу и сбороздив спиною ее, одновременно схватившись за крышу и отталкиваясь ногами, я взобрался на крышу автомобиля и сел на нее в раздумии. Замедлив ход и бросая веселые взгляды, чередующиеся с хохотом и возгласами в мою сторону, мимо проносились автомобили. Недалеко от того "берега", куда я так и не добрался, бросив свои сельскохозяйственные работы, тракторист всем своим видом выражал крайнее удовлетворение происходящим и не собирался возобновлять свою работу, явно ожидая продолжения зрелища. Я все понял. Местные жители всегда выражали свое недовольство некоторыми «открывателями» этого направления и решили по-своему, подручными средствами (а этих средств у них было навалом, весь коровник утопал) проучить «открывателей» и любителей красоты, и этот тракторист был непосредственным исполнителем этого непропорционального и жестокого акта.
Мимо проехал маленький автобус ГАЗ. В автобусе никого не было, был только водитель, он посмотрел внимательно в мою сторону, проехав чуть-чуть вперед, развернулся и подъехал задом очень близко к месту происшествия. Водитель вышел из автобуса явно с намерением помочь, я спрыгнул на «берег». Водитель сказал, что если у меня есть трос, то он меня вытащит. Троса у меня не было, но в багажнике была очень прочная стропа от парашюта. Я молча подошел к багажнику, который был закрыт толстым слоем этой массы, и взглянул в салон. Пока я сидел на крыше, я не понимал, что там происходит, но там ничего не происходило, и поза иностранки не менялась. Я разделся и остался только в плавках, и недолго думая полез в эту массу. Просунув руки в нее и пощупав кнопку багажника, нажал на нее и не без труда поднял крышку. В это время со всех сторон в багажник начали падать массы этой субстанции. Я достал буксир, пощупав бампер, привязал его. Не без труда автомобиль вытащили. На капоте и на бамперах были большие массы навоза. Водитель, отказавшись от вознаграждения, уехал. К счастью у меня в багажнике было резиновое ведро и две десятилитровые канистры чистой воды. Сбросив щеткой по возможности с машины эту гадость и помыв руки и ноги и лобовое стекло, постелив на сиденье чистую тряпку, объехав это место, к огорчению тракториста, я поехал на то самое место.
Я не пишу об иностранке, потому что нечего писать. Выйдя очень осторожно, чтобы не запачкаться, из машины не без моей помощи, она села на пенек. Выражение ее лица было такое же, какое было во время обсуждения картины. Макияж совершенно не пострадал. Вся моя одежда (и не только) так же была в «макияже», только в другом. Я, недолго думая, снова оделся и прямо в одежде прыгнул в воду. Вся спина была грязная. Когда я выбрался из воды, на воде еще долго оставался рисунок моих «маршрутов» зеленого цвета. Повесив одежду на дерево и взяв резиновое ведро, я взялся за дело. Не буду вас утомлять подробностями, но об одной детали я должен сказать. Пока я мыл, на машину и на меня налетали целые стаи мух, и мне приходилось часто менять место, и я старался все дальше двигаться от иностранки, поскольку это неприятное зрелище сопровождалось не менее неприятным запахом.
Как-то в молодости я провел неравный бой с большой группой подонков, но у меня не было ни чувства горечи, ни сожаления, ни стыда, с домкратом в руках я обратил их в бегство, но на лице и на теле у меня оставалось очень много следов этого инцидента. На следующий день я совершенно случайно встретил своего институтского преподавателя по математике Леонида Ивановича, и он расспросил меня по поводу происхождения этих ушибов, ран и синяков. Я ему рассказал. Леонид Иванович задумался и сказал: «Радуйтесь, быть может, этот инцидент сберег Вас от чего-то более неприятного. Вот и теперь я вспомнил это и подумал, может это лучшее продолжение?
Вечерело. О шашлыке, конечно, не могло быть и речи. Надев полумокрую одежду, я пригласил мою знакомую в машину. Она безропотно выполнила это, и мы поехали в сторону гостинцы. По дороге я думал о том, что наверное из нее получилась бы идеальная жена, но я знал, что я ее больше не увижу. Я довез ее до гостиницы, вышел из машины, поцеловал ее руку и пожелал всего самого лучшего. Выражение лица совершенно изменилось, она пристально смотрела на меня, будто чего-то ожидая, но с моей стороны больше не было произнесено ни слова. Хотела что-то сказать, потом, вероятно, передумала, сказала спасибо и быстро-быстро ушла. Этот прощальный взгляд я долго не мог забыть.
Я много раз ездил на мойку, машину мне мыли по всякому, но как только шел дождь, запах возвращался, и у светофоров водители растерянно озирались и не могли понять, откуда такой запах, вроде коровников по близости нет. У меня был знакомый инспектор ГАИ из какой-то деревни Львовской области, он эпизодически стоял у одной организации, куда я часто приезжал. Однажды из-за меня его чуть не уволили из органов, потом я его и защитил, хотя вина была полностью его, и он, конечно, был не прав. Я иногда останавливался, ему ужасно нравилось пофилософствовать, и всегда он расхваливал мою машину по той причине, что она ни разу не битая, и в конце уговаривал меня продать ему эту машину. Говорил: «Вам ничего не стоит купить новую (тогда это было очень трудно)». Как-то после дождя я подъехал в эту организацию. Там с жезлом в руках стоял мой знакомый инспектор. Он тут же подошел ко мне, поздоровался и говорит: «Я балдею от вашей машины и от ее запаха, и у меня всегда такое чувство, что я нахожусь у себя на родине. Продайте, пожалуйста, мне эту машину». На следующий день мы оформили машину на него, тем более я через день должен был уехать в Пицунду на две недели, а после приезда получить новую.
На том месте, где мы провалились в навоз, теперь строительный рынок, который приносит той деревне гораздо больше хлопот, чем проезд к воде отдельных любителей купания. А проезжая по улице Космонавтов мимо гостиницы «Космос», перед моими глазами этот выразительный взгляд юной девушки.